Шанс #3

Химический туман постепенно рассеивался, а вместе с ним и неестественный, почти невыносимый запах. Сквозь редеющую серую пелену девушка увидела склонившегося над ней Никиту. Осторожно, словно не веря своим глазам, он держал ее запястья, и Ева слышала сбившееся дыхание.

Лицо, потемневшее от напряжения, горящие адреналином глаза, растрепанные волосы, рваная рана на скуле, из которой тонкой струйкой сочилась кровь, – все кричало о том, что сегодня Никита Осадчий пережил нечто запредельное, впервые выходящее за границы его контроля.

Не говоря ни слова, пытаясь унять дрожь в руках, он обнял Еву за плечи и прижал к себе – крепко, отчаянно, будто хотел защитить от всего мира.

– Никита… – прошептала девушка, с трудом узнавая себя, тихую, охрипшую, обессилевшую. – Прости.

Глава 38

Первый солнечный луч пробрался сквозь неплотно задернутые шторы, и Никита поморщился: за ночь глаза отвыкли от яркого света. Ладонью он хотел заслонить навязчивое манильское солнце, но от прикосновения лицо неприятно засаднило. Тянущий шов на скуле напомнил о вчерашнем.

Всю ночь Осадчий провел в неудобном гостиничном кресле, и только сейчас почувствовал, как сильно затекли ноги, сделавшись чугунными, неповоротливыми. Стараясь не шуметь, Никита вытянулся, игнорируя болезненное покалывание в теле.

Давненько он не чувствовал себя таким помятым: ребра ныли, рассеченная осколком губа припухла, а глубокие синяки под глазами и трехдневная щетина выдавали человека, который не спал почти двое суток. Темно-каштановые волосы были непривычно взъерошены, а на упрямом высоком лбу пролегла новая морщина.

Беззвучно обойдя комнату по периметру, Никита вернулся в кресло и продолжил свой дозор. В полумраке силуэт спящей на кровати Евы казался таким умиротворенным, словно десять часов назад девушка не пережила самый настоящий ад. Вчера вечером, застегивая бронежилет и слушая финальные инструкции группы захвата, Осадчий мысленно готовился к тому, что больше никогда ее не увидит.

Во сне Ева беспокойно повернула голову, и Никита прислушался к ее дыханию, до конца не веря, что она рядом. За последние сорок часов Осадчий, казалось, постарел на миллион лет. Еще никогда в жизни он не испытывал такого всепоглощающего страха потерять любимую женщину.

Почему даже спустя десять месяцев, вопреки логике, расстоянию и самому факту разрыва, она по-прежнему оставалась для него любимой? Почему он, мужчина, который мог легко позволить себе любые отношения – от необременительных one night stands до многообещающего нового романа, – даже не допускал такой опции? Наверное, честных ответов было несколько. Прямо сейчас Никита признался себе: только рядом с Евой он не испытывал привычного сосущего под ложечкой одиночества. Рядом с ней он чувствовал себя… дома.

Тонкие веки и длинные ресницы задрожали, и Никита, стараясь не разбудить Еву, провел ладонью по ее щеке. От прикосновения, пусть даже самого легкого, девушка открыла глаза.

Растерянно посмотрела сперва на Никиту, а затем обвела взглядом гостиничный номер, разительно отличающийся от давящих стен ее недавней камеры. Дышащее воздухом пространство, отливающий серебром бархат диванов и кресел, живые орхидеи в прозрачной вазе… Девушка облегченно выдохнула, убедившись, что она в безопасности.

Глядя на профиль Евы, такой удивительно нежный и уязвимый в утреннем свете, Никита с еле сдерживаемой злостью, по привычке переходящей в самообвинение, подумал: «Что же эти ублюдки с тобой сделали? И почему меня не было рядом?» И без того бледная кожа девушки была неестественно мелового оттенка, словно накрахмаленные медицинские халаты, которые вчера окружали ее. Пластыри на деликатных запястьях смотрелись так чужеродно, что Никите хотелось сорвать их и покрыть кожу поцелуями.

– Как ты себя чувствуешь? – Осадчий нарушил тишину, не отрывая глаз от Евы. Его голос звучал неестественно спокойно, хотя внутри все бушевало.

Никите хотелось обнять ее, зарыться в густые волосы, вдохнуть знакомый запах, коснуться губ, но многое между ними все еще оставалось неизвестным.

– Я в порядке, только голова немного ноет. – Ева осторожно потянулась в постели.

– Доктор сказал, переломов нет, лишь пара ушибов и небольшое обезвоживание… Ты же помнишь, что произошло?

– Да. Правда, какими-то отрывками. – Девушка медленно, будто не до конца чувствуя тело, села в кровати, опираясь на изголовье. – Помню выстрел и взрывы… Тебя… Больницу в Маниле и стерильный запах лекарств, лампы… Потом ты привез меня в гостиничный номер… И я провалилась в сон?

– Ты уснула у меня на руках. Видимо, доктор дал хорошие таблетки, – впервые за последние сутки улыбнулся Осадчий.

Взгляд Евы потеплел, и Никита поймал себя на мысли, что физически не может оторваться от нее. Глаза были такими же, как он помнил, – серыми, глубокими, с золотистым, словно солнечное затмение, контуром внутри. И эта изогнутая линия губ, которые он когда-то целовал с упоением… Десять месяцев, они потеряли чертовых десять месяцев!