– Когда мы решили строить фабрику на Филиппинах, Уайт был воодушевлен как никогда. «Новый рынок, – говорил он. – Утрем всем нос, амико!» Я целиком доверил Алексу проект…
– …а он назвал его «самым большим компроматом на тебя».
– И в этом весь цинизм, – Никита откинулся на спинку кресла, пытаясь уместить в себе одновременно бессилие и гнев. – Я дал огромные деньги, поставил подписи, но понятия не имел, что происходит в Танаване. Когда ты показала письмо от Ноуа, я искренне думал: это бред.
– Но ведь… – хотела было возразить Ева.
– Пожалуйста, дай мне сказать, – Никита остановил ее мягко, но настойчиво. – Примерно три месяца назад я случайно узнал, что на имя Алекса открыт счет в банке одной европейской страны.
– Полагаю, там были вовсе не годовые бонусы?
– Именно. Но даже тогда я не верил, что Уайт творит дичь за моей спиной. Сложно признать, что друг способен на предательство… В ноябре нам предложили показать журналистам новую фабрику, и здесь актерские таланты Уайта впервые дали сбой. Я помню испуг в его глазах – и что-то внутри меня дернулось, укололо тревогой. Видимо, проснулась хваленая интуиция, которая до этого годами пребывала в коме, – горько усмехнулся Никита.
– И ты пошел в полицию?
– Нет. Сначала я пытался разобраться сам, и по документам все выглядело даже слишком хорошо. В реальной жизни такого не бывает. Я хотел поговорить с Алексом напрямую, но он начал очень странно себя вести: избегал встреч, где-то пропадал, перестал отвечать на звонки.
– И теперь мы знаем почему.
– Но тогда я чувствовал себя предателем. Тянул до последнего, прежде чем начать расследование. Когда я пошел в ФБР, то и представить не мог, чтó они найдут. Думал, Алекс крадет деньги компании. Очень скоро к делу подключился Интерпол, они проследили цепочку до Танавана и хакнули камеры на фабрике. Ни в одном, даже самом страшном кошмаре я не мог вообразить, что в моей компании будет твориться такой пиздец. Все, что я закладывал в Soft Powers: справедливость, уважение к человеку, желание сделать мир лучшим местом, – этот ублюдок растоптал и смачно плюнул сверху.
Никита резко, одним рывком поднялся из кресла и подошел к окну, чувствуя, как в крови закипает ярость.
– Двое суток назад мне прислали новую запись с камер наблюдения – и я сразу тебя узнал, – голос Никиты изменился, дрогнул, а взгляд стал таким пристальным, будто он хотел, чтобы Ева прочитала его мысли, поняла без слов. На левом виске билась светло-голубая вена.
– Даже не знаю, как описать словами, что я пережил, пока летел из Сан-Франциско. Пятнадцать часов сидел в кресле, уставившись в одну точку, и ничего не мог сделать. Молиться я не умею, поэтому просто просил у бога: «Ты забрал моих родителей, только не забирай ее! Я без нее не смогу!»
Прозвучавшее признание было болезненно откровенным, пугающим внезапной честностью – даже самого Никиту. Лишившись привычной защиты, он смотрел на Еву, как заключенный в ожидании приговора.
Мучительно медленно, будто от ее ответа не зависела чья-то судьба, девушка отставила чашку кофе, поднялась из-за стола и сделала несколько плавных шагов. Остановившись перед Никитой, положила ладонь на его грудь, и сердце под синей футболкой лихорадочно застучало.
Опустив голову, он увидел во взволнованных серых глазах понимание, нежность и – Никита боялся даже подумать об этом – любовь?.. Стараясь вложить в прикосновение все, что не мог выразить словами, он приблизил свои губы к ее губам.
Весь мир исчез, когда Ева ответила на поцелуй.
За окном темнело, и ноябрьское тепло Филиппин сменялось вечерней прохладой. Азиатский уличный гул проникал в комнату даже сквозь плотно закрытое окно: непрерывно сигналящие автомобили и мопеды, дребезжащие повозки, громкая перебранка подростков… С момента, когда Никита привез Еву из Танавана, прошло уже три дня, и за это время девушка ни разу не вышла из номера. Причина тому была проста и прямо сейчас сидела в кресле напротив, настойчиво повторяя:
– Нет, врачи сказали тебе отдыхать. Мы прогуляемся завтра.
Ева, облокотившись на гору подушек, закатила глаза, но решила не спорить: не хотелось разрушать хрупкий мир, установившийся между ними.
– Может, тебе принести… – Никита шагнул было к двери, но Ева остановила его, не дав договорить:
– Если ты в десятый раз хочешь предложить мне еще одно теплое одеяло или таблетку от головной боли, то, пожалуйста, расслабься. У меня уже все есть!
– Прости, школа гостеприимства имени миссис Эднанс дает о себе знать, – развел руками Никита.
– Я скучаю по Эвелин. И по Mon Trésor… – задумчиво произнесла Ева и вдруг осеклась, не желая приближаться к опасной территории общего прошлого. Увидев ее замешательство, Осадчий в очередной раз с досадой подумал, сколько времени они потеряли.
Он сел на краешек кровати рядом с Евой и нежным, интимным жестом провел по ее волосам, дотрагиваясь до шеи самыми кончиками пальцев:
– Mon Trésor тоже скучает по тебе.