Шанс милосердия

– Кто здесь?! – Нет, она не испугалась. Просто обострилось не покидавшее её все последние дни чувство тревоги.

– Простите, госпожа. Позвольте побеспокоить. Я, конечно, понимаю, что не вовремя, но дело не терпит отлагательств.

– Кто вы?

– Я… Меня зовут…

– Мне неинтересно, как вас зовут! – Флора не ожидала от себя такой резкости, но писклявый голос незнакомца звучал слишком уж мерзко.

– Да-да… Неважно. Я представитель компании «Имперские магистрали». Хочу сделать деловое предложение. Крайне выгодное. – Сделав небольшую паузу, но так и не дождавшись ответа, он продолжил: – Наша компания, как только произошла эта трагедия, снизила тарифы на перевозки в сторону Харрана в два раза, а эшелоны с подразделениями спасателей мы отправили вообще бесплатно – как дар Имперской короне во благо подданных. Во благо страждущих…

– Нельзя ли покороче? – прервала его Флора. – Я здесь не просто так сижу.

– Я знаю, госпожа. Я знаю! Да-да, вы готовитесь к выступлению. Я прошу. Я вас просто умоляю упомянуть о бескорыстном, патриотичном, верноподданническом и сострадательном поступке нашей компании. Вот! – Над ширмой показалась рука, в которой была зажата какой-то свиток со свисающей на шнурке тяжёлой сургучной печатью.

– Что это?!

– С вашего позволения, вексель на пятьсот кыпсов, действителен к приёму в любом банке Империи.

Пятьсот кыпсов! Шестьсот тысяч чиклей. Целое состояние. И главное – для того, чтобы эти безумные деньги стали твоими, надо всего лишь сказать правду…

– Кто вас вообще пустил сюда?!

– Простите, госпожа! – Вексель упал на стол, едва не задев чернильницу, и тут же раздались удаляющиеся торопливые шаги визитёра. Затем хлопнула входная дверь.

Так… Новая должность мгновенно начала приносить дивиденды. Пятьсот кыпсов. Шестьсот тысяч чиклей. Целое состояние. Пятьсот кыпсов. Шестьсот тысяч чиклей. Целое состояние. Пятьсот кыпсов. Шестьсот тысяч чиклей. Целое состояние…

Взять эту бумагу означало бы совершить преступление против короны, которое по закону должно караться отсечением головы. Не взять – значит навлечь на себя подозрения. На самом деле за взятки чиновников обычно не казнят, даже если ловят их за руку. Расчёт прост: тот, чья жизнь висит на волоске, никогда даже в мыслях не позволит себе и тени крамолы. Тот, чья жизнь висит на волоске, будет проявлять удвоенное рвение в службе, безграничное почтение к начальству, тщательно взвешивать каждый шаг и каждое слово, чтобы избежать малейшей оплошности, которая может стать для него роковой. Так однажды, к ужасу коллег, рассуждал в перерыве между лекциями покойный Ларс Гидеон. Помнится, тогда многие пребывали в недоумении: стоит ли донести в соответствующие органы о вольнодумных речах профессора? Он вообще временами был крайне неосторожен в высказываниях, но его почему-то не трогали. То ли прикрывали бывшие студенты, достигшие высоких постов, то ли досужую болтовню старика никто не принимал всерьёз…

Она поставила последнюю точку, расписалась под текстом выступления. Перечла написанное, приложила к бумаге печать, спрятала её в холщовый мешочек, расписалась ещё раз, посмотрела на вексель, сунула его в сумочку, забросила туда же свой символ власти, встала и медленно двинулась к выходу. Решимость опять куда-то подевалась. В конце концов, а будет ли толк от её жертвы? Есть ли смысл обрекать себя на пытки и мучительную смерть. Если хотя бы одна сотая доля того, что говорят о Федерации по радио, что пишут о ней в газетах, является правдой, то она ничем не лучше Империи. Да и жертвы её никто не заметит. Даже если она успеет сказать несколько слов правды, все просто сделают вид, что не услышали этого. Может быть, лучше действовать, как Ахикар? Да, он сделал карьеру в Ночной Страже, наверняка у него руки по локоть в крови, но ведь попытался же он спасти профессора…

Она поймала себя на том, что стоит перед дверью, не решаясь её открыть и выйти в вестибюль, что боится сделать шаг, боится принять решение. Пожертвовать собой – страшно, смириться и жить дальше – мерзко. Но что-то должно победить – либо страх, либо чувство омерзения. Оказывается, и у неё внутри одно зло борется с другим. Неужели мир вообще так устроен, что в нём нет место добру, состраданию, доблести и чести?

Она уже протянула руку к дверной ручке, как снаружи раздались голоса – сначала тихо, а потом всё громче и громче. Вскоре можно было разобрать слова.

– …что за такие промахи по головке не погладят! У вас целый вечер был на то, чтобы перекрасить все ракеты.

– Да мы всё успели! Дело в краске – это она не успела высохнуть на тех ракетах, что перекрашивали последними. Но мы, разумеется, не допустили прессу в районы, где на обломках ракет видны имперские опознавательные знаки.

– Этого мало…

– Все гражданские лица, которым удалось уцелеть в тех районах, надёжно изолированы.

– Этого мало. Каково у нас реальное число жертв?

– Пока окончательного числа нет, но не более двадцати тысяч.

– Мало! Надо предъявить хотя бы пятьдесят тысяч трупов.

– Вы предлагаете перебить ещё тридцать тысяч?