Читаем Шансон как необходимый компонент истории Франции полностью

Столь клоунское явление американского феномена, возможно, на время задержало сползание французского шансона в отвязный рок. Виан, кстати, был убежден, что рок-н-ролл – музыка «рассерженных молодых людей», – канет в Лету вместе с ними.

Он сильно ошибся, но не успел убедиться в том, что был неправ. Неизлечимая форма острого ревматизма, которой он страдал с юности, привела к серьезной болезни сердца, ему запрещали даже играть на трубе («каждая нота будет стоить вам дня жизни», – говорил врач).

Двадцать третьего июня 1959 года он присутствовал на премьере фильма «Я плюну на ваши могилы» (J’irai cracher sur vos tombes), по вышедшему в 1946 году одноименному роману. Фильм едва успел начаться, как с Вианом случился сердечный приступ. Он умер по дороге в больницу, ему было 39 лет.

Всего через год с небольшим освобожденная от оков Франция полностью съезжает в ритм рок-н-ролла. Один за другим появляются хиты – tube, как называют их французы; вы не поверите, но термин ввел в оборот… Борис Виан!

В пятидесятых годах появляется еще один духовный отец нового движения. Его présence avant la lettre[106] показывает, что шансон ступил на путь, ведущий в новую реальность: роскошные шоу, огромные залы, зажигательные выступления, визжащие девушки. Сам Жильбер Беко не смотрел свысока на молодое поколение, захватывавшее французскую сцену в шестидесятые годы, но, выходя на сцену, являл собою пример для молодежи.

Беко укоротил задние ножки пианино, благодаря чему инструмент слегка наклонился, и он со своего места мог смотреть своим слушателям прямо в глаза. Как завороженный барабанил он по клавишам, наращивая и наращивая темп. Выступая в феврале 1955 года в зале «Олимпия», Беко привел публику в экстаз, исполняя шансон «Когда ты танцуешь» (Quand tu danses, 1954).

В этом пленительном номере восхитительно сплетаются джаз и шансон. Несомненно, здесь – заслуга самого Беко, но, кроме того, прелестный, озорной текст, написанный кумиром Беко, Пьером Деланоэ, вошедший в музыку, как рука в облегающую перчатку. Беко слыл неутомимым ловеласом, не пропускавшим ни одной юбки, ему удалось разбить сердце не одной Брижит Бардо, но, по крайней мере, половине женского населения Франции…

Короче говоря, в тот вечер было сломано 439 стульев… Эта битва принесла певцу прозвище monsieur 100 000 volts[107], которое Беко с гордостью носил до самой смерти.

Так же, как черный галстук в белый горох. Галстук с историей. Когда-то в юности он нанимался на работу в пиано-бар, и хозяин бара потребовал, чтобы он приходил на работу в галстуке. У Беко не было галстука, и мама выкроила ему галстук из своего черного платья в белый горошек. С тех пор, в память о ней, он всегда носил такие галстуки.

После бешеного успеха рок-н-ролла многим французским шансонье пришлось поставить крест на успешной карьере. Их вытесняют в маленькие залы, на рынки и ярмарки. Осталось лишь несколько великих, вроде Бреля или Брассенса.

А вот Беко легко пережил шестидесятые годы. В 1961 году он летел из Ниццы в Париж. И рядом с ним оказалась Эльга Андерсен, молодая, многообещающая шведская актриса. Ее дружок только что с ней порвал. Шармёр Беко, конечно, делал все возможное, чтобы утешить девушку. «Et maintenant, que vais-je faire?»[108] – спрашивала она. Он пригласил ее выпить кофе, но она продолжала повторять: «А теперь – что же мне делать?»

Едва Беко добрался до дому, он позвонил своему другу Деланоэ и попросил его написать текст, начинающийся словами Et maintenant, que vais-je faire? К ним Беко подобрал мелодию в ритме, похожем на «Болеро» Равеля.

Et maintenant вышла в 1962 году на сингле и покорила мир. Вторым с этой же песней – теперь уже по-английски, What now my love – появился Фрэнк Синатра, этот вариант стал, по-видимому, даже более знаменит, чем исходный шансон. То же относится к другому шансону Беко: «Я принадлежу тебе» (Je t’appartiens, 1957), который Элвис Пресли повторил с английскими словами – Let it be me.

«Там [на другом берегу Атлантики] есть прекрасная песня, которая вышла несколько лет назад. Это не моя песня, но мне хочется спеть ее для вас», – признался Элвис честно во время выступления в Лас-Вегасе.

Эти две вещи дают Беко надежную пожизненную ренту, ибо их повторили все, кто мог: Род Стьюард, Нил Даймонд, The Everly Brothers, Боб Дилан, Нина Симон, Хулио Иглезиас, Сонни & Шер, Ширли Бэсси, Нана Мусхури, Барбра Стрейзанд, The Supremes… даже Джеймс Ласт и Бенни Найман.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Обри Бердслей
Обри Бердслей

Обри Бердслей – один из самых известных в мире художников-графиков, поэт и музыкант. В каждой из этих своих индивидуальных сущностей он был необычайно одарен, а в первой оказался уникален. Это стало ясно уже тогда, когда Бердслей создал свои первые работы, благодаря которым молодой художник стал одним из основателей стиля модерн и первым, кто с высочайшими творческими стандартами подошел к оформлению периодических печатных изданий, афиш и плакатов. Он был эстетом в творчестве и в жизни. Все три пары эстетических категорий – прекрасное и безобразное, возвышенное и низменное, трагическое и комическое – нашли отражение в том, как Бердслей рисовал, и в том, как он жил. Во всем интуитивно элегантный, он принес в декоративное искусство новую энергию и предложил зрителям заглянуть в запретный мир еще трех «э» – эстетики, эклектики и эротики.

Мэттью Стерджис

Мировая художественная культура
Сезанн. Жизнь
Сезанн. Жизнь

Одна из ключевых фигур искусства XX века, Поль Сезанн уже при жизни превратился в легенду. Его биография обросла мифами, а творчество – спекуляциями психоаналитиков. Алекс Данчев с профессионализмом реставратора удаляет многочисленные наслоения, открывая подлинного человека и творца – тонкого, умного, образованного, глубоко укорененного в классической традиции и сумевшего ее переосмыслить. Бескомпромиссность и абсолютное бескорыстие сделали Сезанна образцом для подражания, вдохновителем многих поколений художников. На страницах книги автор предоставляет слово самому художнику и людям из его окружения – друзьям и врагам, наставникам и последователям, – а также столпам современной культуры, избравшим Поля Сезанна эталоном, мессией, талисманом. Матисс, Гоген, Пикассо, Рильке, Беккет и Хайдеггер раскрывают секрет гипнотического влияния, которое Сезанн оказал на искусство XX века, раз и навсегда изменив наше видение мира.

Алекс Данчев

Мировая художественная культура
Миф. Греческие мифы в пересказе
Миф. Греческие мифы в пересказе

Кто-то спросит, дескать, зачем нам очередное переложение греческих мифов и сказаний? Во-первых, старые истории живут в пересказах, то есть не каменеют и не превращаются в догму. Во-вторых, греческая мифология богата на материал, который вплоть до второй половины ХХ века даже у воспевателей античности — художников, скульпторов, поэтов — порой вызывал девичью стыдливость. Сейчас наконец пришло время по-взрослому, с интересом и здорóво воспринимать мифы древних греков — без купюр и отведенных в сторону глаз. И кому, как не Стивену Фраю, сделать это? В-третьих, Фрай вовсе не пытается толковать пересказываемые им истории. И не потому, что у него нет мнения о них, — он просто честно пересказывает, а копаться в смыслах предоставляет антропологам и философам. В-четвертых, да, все эти сюжеты можно найти в сотнях книг, посвященных Древней Греции. Но Фрай заново составляет из них букет, его книга — это своего рода икебана. На цветы, ветки, палки и вазы можно глядеть в цветочном магазине по отдельности, но человечество по-прежнему составляет и покупает букеты. Читать эту книгу, помимо очевидной развлекательной и отдыхательной ценности, стоит и ради того, чтобы стряхнуть пыль с детских воспоминаний о Куне и его «Легендах и мифах Древней Греции», привести в порядок фамильные древа богов и героев, наверняка давно перепутавшиеся у вас в голове, а также вспомнить мифогенную географию Греции: где что находилось, кто куда бегал и где прятался. Книга Фрая — это прекрасный способ попасть в Древнюю Грецию, а заодно и как следует повеселиться: стиль Фрая — неизменная гарантия настоящего читательского приключения.

Стивен Фрай

Мировая художественная культура / Проза / Проза прочее