Шансы есть…

2 мая. Сколько раз прочла она некролог, не замечая даты, ее значения? Выпускная церемония в Минерве была 9-го. По пути домой в Гринвич с Доном и Вив она еще раз хорошенько отчитала себя. Да ну его. Если отец не явился на выпуск, если ему так это безразлично, если он может без нее жить, то и она с ним всё. Но на самом-то деле, когда она поднялась на сцену за своим дипломом, Андрес Демопулос уже умер. Как будто теперь он пытался что-то сообщить ей с того света, словно велел поставить стакан с водой на некролог, чтобы дата его смерти стала видна отчетливо. Словно умолял ее не делать этого. Чепуха, – сказала себе она. – Опять магическое мышление. Но, может, и нет. А что, если Энди пытается сказать ей, что лучшая месть Дону с Вив и всему этому говенному миру – жить, а не умирать? Она вспомнила затравленный, умоляющий взгляд своего отца тем ужасным днем, вспомнила, как отчаянно пытался он произнести ее имя, как тянулся к ней, стараясь коснуться. Как будто предвидел сегодняшний день, именно этот миг.

В ванной она смыла пилюли в унитаз. И не успела последняя исчезнуть в стоке, как в голове у Джейси начал складываться новый план.

И вот не прошло и месяца, как в потемках за дрянным мотелем, всего в нескольких коротких милях от канадской границы, план готов был принести плоды. Она будет жить – и Мики тоже будет. Вот в чем сохранится наследие Андреса Демопулоса. А то, что это к тому же окажется одним гигантским отвалите для Дона и Вив, – просто вишенка на торте. Вынимая из рюкзака пачки денег, она передавала их Мики, и тот пересчитывал купюры в свете убывавшей луны, которая как раз выглянула из-за несшихся туч. Закончив, – там хватило бы и на двадцать “Стратокастеров”, может, даже на сотню – Мики сказал:

– Ладно. Завтра на канадской стороне найдем, что можно снять, но потом мне нужно будет назад в Коннектикут.

– Зачем?

– Потому что я хочу отыскать твоего старика и измесить его до крови.

– Ты про Дона?

– Да, про него. А как только это сделаю, вернусь к тебе.

– А если тебя арестуют?

– Плевать.

– А мне нет, – сказала она, вставая. – И твоя жизнь теперь – моя.

– С чего бы это?

– Я ее спасаю. Вот с чего.

– Да ну?

Она стянула через голову рубашку и неподвижно стояла в темноте, пока Мики – упрямец – делал вид, будто у него есть какой-то выбор. Так же и мать соблазнила Андреса Демопулоса? – подумала Джейси. Бедный парень вообще сообразил, на что нарвался? Джейси поймала себя на любопытстве: интересно, обчистила ли уже мать сейф? Нет, наверное. Дождется и посмотрит, куда все вывернет. Если ее мужа уведут в наручниках, тогда и заберет все. Никаких записей о свежеотмытых деньгах нигде не сохранится. Дональд окажется надежно упрятан за решетку, а она продаст дом и переедет еще куда-нибудь, может – назад в Калифорнию. Денег ей хватит с избытком, может жить припеваючи, пока не найдет себе нового Дональда. Ею почти можно восхищаться, думала Джейси, ожидая, пока Мики что-то решит, – а Мики все еще верил, будто решать тут все еще ему.

– Ну? – наконец спросила она.

– Ага, – ответил он, поднимаясь, и оба они услышали капитуляцию у него в голосе. – Да. Ладно.

Тедди

В ванной Тедди, попросивший о небольшом перерыве, чтоб он смог принять еще болеутоляющего, выпил таблетку и встал перед зеркалом, глядя на человеческую развалину перед собой и поражаясь, как всегда бывало с ним после приступов, до чего напоминают они тропические бури. При их подступах он всегда ощущал перемену атмосферного давления, как с ним это случилось на пароме, пусть даже шторм еще буйствовал гораздо мористее, бесился, собирал силы перед налетом. Когда же наконец обрушивался на берег, оставалось лишь претерпевать – пусть воет, неистовствует и громит все как только может. На каком-то рубеже его избитая, устрашенная душа попросту сдавалась глубочайшему спокойствию в этом нежном оке бури. Отчасти похоже на то, что нередко описывали выходившие из кислотных трипов: “я” просто растворяется. Для Тедди – миг великолепного невесомого отчаливания, от какого дух захватывает. Через секунду-другую весь мир и его заботы перестанут иметь хоть какое-то значение. Их место займет благословенное забытье. Но затем возвращались ветры, осколок пронзал плоть, а Тедди постигал правду: такое бегство – еще один ложный сюжет. Позднее, окровавленный, вразумленный и изможденный, он занимался тем же, чем и всегда: разгребая завалы, выбирался на свет, помаргивал, оценивал ущерб. Составлял опись того, что утрачено безвозвратно, что просто повреждено и нужно починить, а затем – самое важное для жизни: нужно как-то отыскать этот неприглядный, но такой необходимый ровный киль и заново встать на него, чтобы гладко, пусть и без приключений плыть дальше. Ради того, что он называл своей жизнью.