Шантарам

– Не знаю, о чем думал Кадер, – заключил сказанное Халед, задумчиво покачав головой. – Такая роль ей, мягко говоря, совсем не подходила. Он, наверно, не понимал, как это… разрушает ее. У нее словно все нутро вымерзло: как будто собственный отец заставляет ее заниматься этим дерьмом. Думаю, она так и не простила за это Кадера, но все равно была невероятно предана ему. Никогда не мог этого понять. Но все-таки мы с ней ладили: я видел, что происходит, и жалел ее. С течением времени одни обстоятельства влекли за собой другие, но я так и не сумел заглянуть ей в душу. И тебе это не удалось. Думаю, она никого туда не пустит. Никогда.

– Никогда – это долго.

– Ладно, ты все понимаешь. Просто я пытаюсь предупредить тебя. Не хочу, брат, чтобы тебе и дальше было больно. Мы и так много чего пережили. И чтобы ей было больно, тоже не хочу.

Он снова замолчал. Мы смотрели на скалы и мерзлую землю, избегая глядеть друг другу в глаза. Несколько минут мы еще сидели, дрожа от холода, потом Халед глубоко вздохнул и встал, хлопая себя по рукам и ногам, чтобы согреться. Я тоже встал, закоченев, топая онемевшими ногами. Мы уже готовы были разойтись, но Халед вдруг импульсивно рванулся ко мне, словно продираясь сквозь сплетение лоз, и с какой-то неистовой силой стиснул в объятиях. Голова его на мгновение по-детски нежно прильнула к моей.

Отстранившись, Халед отвел взгляд, и я не видел его глаз. Он пошел прочь, а я медленно брел за ним, обхватив руками грудь и зажав ладони под мышками. И только оставшись один, я вспомнил его слова: «У меня плохое предчувствие, Лин. Очень плохое…»

Я подумал, что надо поговорить с ним об этом, но в тот же момент откуда-то сбоку, из тени, передо мной возник Хабиб, и я в страхе отпрыгнул.

– …Твою мать! – прошипел я. – Перестань пугать людей, Хабиб, черт тебя побери!

– Успокойся, все в порядке, – заверил меня Махмуд Мелбаф, подходя ко мне вслед за безумцем.

Хабиб что-то говорил, но так путано и быстро, что я не мог разобрать ни единого слова. Темные тяжелые мешки под его глазами оттягивали нижние веки, открывая бо`льшую часть белка, и от этого казалось, что глаза вылезают из орбит.

– Что?

– Все в порядке, – повторил Махмуд. – Он хочет сегодня говорить со всеми, с каждым из нас. Подошел ко мне и попросил перевести его слова для тебя на английский. Ты предпоследний – с Халедом он хочет говорить в последнюю очередь.

– И что он говорит?

Махмуд попросил его повторить для меня свои слова. Хабиб заговорил снова, в той же сверхбыстрой, невероятно энергичной манере, неотрывно глядя мне в глаза, словно ожидал, что из них вылезет враг или чудовищный зверь. Я встретил его взгляд, уставившись на него столь же пристально: мне приходилось быть запертым в камере с такими же склонными к насилию безумцами, и я знал, когда лучше отвести глаза.

– Он говорит, что сильные люди привлекают удачу на свою сторону, – перевел Махмуд.

– Что-что?

– Сильные люди… они создают удачу для себя.

– Сильные люди создают свою удачу? Он это хочет сказать?

– Да, именно так, – согласился Махмуд. – Сильный человек может создать себе удачу.

– Что он имеет в виду?

– Не знаю, – ответил Махмуд терпеливо, с улыбкой. – Он просто говорит это.

– Просто ходит и говорит это всем? – спросил я. – Что сильный человек создает себе удачу?

– Нет. Мне он сказал, что пророк, да пребудет мир с ним, прежде чем стать великим учителем, был великим солдатом. Джалаладу сказал, что звезды сияют, потому что они полны тайн. Каждому говорит разное. И очень торопится высказаться – для него это крайне важно. Я не понимаю его, Лин. Наверно, причина в том, что завтра утром нам предстоит бой.

– Может быть, что-то еще? – спросил я, заинтригованный этим разговором.

Махмуд спросил Хабиба, не хочет ли он сказать что-то еще. Пристально глядя мне в глаза, Хабиб затараторил на пушту и фарси.

– Он говорит только, что удача сама собой не приходит. Хочет, чтобы ты поверил ему. Повторяет снова, что сильный человек…

– Создает себе удачу, – закончил я за него. – Ну что ж, скажи ему, что я оценил по достоинству его слова.

Махмуд заговорил, и на несколько мгновений взгляд Хабиба стал жестче, словно он искал в моих глазах то, что я не мог ему дать: одобрение и отклик. Он повернулся и вприпрыжку побежал прочь, сгорбившись, почти припадая к земле, – эта его манера двигаться тревожила и пугала меня куда сильнее, чем явное, буквально прущее из его глаз безумие.

– И что он сейчас собирается делать? – спросил я, испытывая облегчение оттого, что он ушел.

– Думаю, разыщет Халеда, – ответил Махмуд.

– Ну и холод, черт побери! – выпалил я.

– Да и я замерз не меньше тебя. Весь день мечтаю, чтобы эти холода прекратились.

– Махмуд, ведь ты был в Бомбее вместе с Кадербхаем, когда мы пришли слушать Слепых певцов?

– Да, мы все встретились тогда в первый раз, и я впервые увидел тебя.

– Извини, я не познакомился с тобой той ночью, даже не заметил тебя там. Хочу спросить: как ты вообще сошелся с Кадербхаем?