Шантажистка

Вопрос исключительно риторический, поскольку мне абсолютно точно известно, что со мной не так. Я проучился в школе для мальчиков четырнадцать лет, пришедшихся, естественно, как раз на период формирования личности, и, за отсутствием сестер, возможностей общения с женщинами у меня практически не было, если не считать мать. А по поступлении в университет проблема уже укоренилась настолько глубоко, что я начал избегать девушек, предпочитая закапываться в учебе, вместо того чтобы бороться со стеснительностью. До сих пор и расплачиваюсь за эту ошибку молодости.

Соседка возвращается на свое место.

— Спасибо.

Я снова смущенно улыбаюсь, от души желая, чтобы на этом наше общение и завершилось.

Однако женщина опять поворачивается ко мне и протягивает руку:

— Кстати, меня зовут Габби.

«Пожалуйста, оставьте меня в покое».

Осторожно отвечаю на рукопожатие.

— Уильям.

Обычно я всячески избегаю продолжительного зрительного контакта с привлекательными женщинами, но лучистые зеленые глаза Габби почему-то кажутся мне знакомыми. И я продолжаю глядеть в них, ожидая какой-нибудь подсказки из памяти. Увы, безрезультатно. В итоге продолжительность моего взгляда выходит за рамки приличий, и женщина отворачивается к сцене. Мгновение спустя ее рука выскальзывает из моей.

Как правило, я захлопываю створки раковины на данной стадии знакомства, вот только ощущение узнавания по-прежнему не дает мне покоя, и я, собравшись с духом, отваживаюсь на вопрос:

— Хм, простите, но не встречались ли мы раньше?

— Не думаю, — снова поворачивается она ко мне. — Но этот вопрос я слышу довольно часто. Наверное, у меня просто лицо такое.

— Да, хм, наверное. Простите.

— Кроме того, — ее улыбка превращается в ухмылку, — хотелось бы надеяться, что вы запомнили бы меня.

— Да-да, конечно, — храбрюсь я, при этом ощущая, как щеки мне заливает краска. — Просто… Просто я по роду занятий встречаюсь со множеством людей, а вот хорошей памятью похвастаться не могу.

— И что же у вас за род занятий, Уильям?

Стоит лишь признаться незнакомому собеседнику, что являешься профессиональным политиком, да еще от Консервативной партии — все, разговор можно считать завершенным. Однако с учетом того, что примерно через час меня все равно представят на сцене, уклоняться от ответа бессмысленно.

— Я всего лишь рядовой политик.

Зрачки Габби чуточку расширяются, а аккуратно подведенные брови приподнимаются.

— Да что вы говорите! Как интересно!

«Это сарказм, что ли?»

— Боюсь, не настолько интересно, насколько это может показаться.

Внезапно она кладет ладонь мне на колено.

— Что ж, мистер Хаксли, не хочу вас расстраивать, но не должны ли вы прямо сейчас находиться на этой сцене?

Я в замешательстве смотрю на нее.

— Откуда вы знаете мою фамилию?

Взгляд Габби медленно скользит вниз, и я машинально опускаю голову, вне себя от ужаса, что забыл застегнуть ширинку.

— Ах, ну конечно, — охватывает меня облегчение. — Мой бейдж!

— Точно. Ваш бейдж, — воркует моя новая знакомая. — И с памятью у меня, слава богу, все в порядке: ваше имя в списке выступающих.

— Мое выступление перенесли. Что-то напутали с моим офисом.

Прежде чем Габби успевает ответить, динамики позади нас разражаются оглушительной музыкой, и свет гаснет. Сцену затягивает искусственным дымом, который прорезают пляшущие в такт музыке разноцветные лучи.

— Несколько чересчур, как считаете? — кричит женщина мне на ухо.

Я киваю, и мы вместе со всеми аплодируем появившемуся на сцене ведущему, наигранно энергичному толстяку, явно воображающему себя важной персоной. Почему таким образом начинаются мероприятия подобного рода — выше моего понимания. Не успеваю я подумать, что ничего более нелепого не придумаешь, как он начинает хлопать в ладоши над головой. Несколько идиотов в первых рядах следуют его примеру, что еще более распаляет толстяка.

— Да хватит потакать дураку, — бросаю я, пожалуй, несколько громче, нежели рассчитывал.

Габби снова смеется и шепчет мне на ухо:

— Для политика замечание весьма откровенное.

Я молчу, не зная, что ответить.

Наконец музыка стихает, и ведущий приступает к исполнению своих обязанностей. После достаточно гладкого вступления он объявляет первого оратора.

— Леди и джентльмены, поприветствуем Гэвина Гранта!

Аудитория не отказывает ему в одолжении, и мистер Грант, кем бы он ни был, выходит на сцену. Уже через две минуты становится ясно, что этот Грант невыносимо скучен, равно как и следующие четверо. Впрочем, я несколько несправедлив: скуку навевают не столько ораторы, сколько сама тема. Меня, например, совершенно не интересуют новости футбола и показатели розничной торговли. Публика, однако, внимает им с интересом, и меня начинает беспокоить, что моя собственная речь, чего доброго, умерит пыл собравшихся.

Однако времени пересмотреть содержание выступления у меня уже нет, поскольку появляется Джереми и манит к двери в боковой стене зала. Я киваю Габби, и она желает мне удачи.

Мы проходим по коридору в небольшой аванзал. Толстяк кивает мне из угла поверх газеты. Я отвечаю тем же, и Джереми предлагает стакан воды.

— Не нужно, спасибо.