Шарко

– Тебе будет трудно примириться с тем, что ты теперь знаешь. А в случае развода у тебя будет куча аргументов против меня.

– Ты тоже в долгу не останешься.

Они обменялись улыбками. Люси отпила еще глоток.

– Пока что нам просто не везло. Потерянная гильза, присутствие той женщины, история с порохом… Но дальше все должно наладиться. Я буду сильнее, обещаю.

– Я знаю, Люси. И еще две вещи, которые тебе следует добавить к списку. Первое: Николя знает, что убийца Рамиреса открыл дверь своим ключом, но это не приводит к каким-то особым выводам в его умозаключениях. И второе, куда более серьезное: звонок твоего мобильника. Мейер его слышала.

– О господи!

– Но она его не узнала и даже не может вспомнить мелодию. Разумеется, это можно занести в графу удач на нашем личном счету. Если ты сменишь звонок, на это обратят внимание. Поэтому с сегодняшнего дня ты поставишь телефон на вибрацию.

Он погладил ее лицо:

– Самое тяжелое уже позади. Осталось только держаться прежнего курса. Тринадцать человек пролили слезы страданий в те пробирки, и мы не можем мешать Николя и остальным продвигаться в расследовании. Значит, следует встать на их сторону и постараться понять, кто был тот тип. Чем глубже мы уйдем в историю Рамиреса, тем больше отдалимся от нашей. Николя и Маньен собираются допрашивать Мейер всю ночь, и завтра мы будем знать больше. Я уйду пораньше, а ты присоединишься ко мне, когда ее отпустят, около одиннадцати. В конце концов, завтра суббота.

Они допили стакан на пару, потом легли и выключили свет. Было почти два часа.

– Франк…

– Мм…

– Ту музыку, она ведь рано или поздно ее вспомнит.

Франк скривился в темноте. Конечно, ему это тоже приходило в голову. Но на сей раз он еще не придумал, как отразить удар, и надеялся, что утро вечера мудренее.

29

Когда Франк столкнулся с Николя ранним утром у кофемашины, у того был такой вид, будто он вылез из окопа на переднем крае. Рубашка раздрызганная, волосы грязные и круги под глазами такие, что Аль Пачино в «Бессоннице» побелел бы от стыда. Он сорвал обертку с капсулы, сунул ее в машину и бросил монетку в щель.

– Мейер в своей камере, пусть немного поспит. Маньен выжал ее досуха. Он законченный козел, но следует признать, что, когда надо довести кого-то до ручки, он просто супер.

По его тону Шарко догадался, что буря между двумя мужчинами все-таки разразилась.

– Сейчас нам больше ничего из нее не вытянуть, и нет никакого смысла продлевать срок задержания больше чем на двадцать четыре часа. Слова девчонки согласуются с теми данными, которыми мы располагаем. Нам удалось связаться с типом, который подобрал ее на обочине дороги в ту пресловутую ночь, и он подтвердил ее версию. В ночь на двадцать первое она была одета кое-как и выскочила из леса в явной панике, а нога и запястье были в крови. Она не захотела, чтобы он вызвал полицию, и только попросила отвезти ее домой. Масса деталей заставляет нас признать, что она говорит правду и Рамиреса убила не она.

– Значит, возвращаемся к нашей PéBaCaSi. Есть что-нибудь новенькое о ней?

– Нет. Мейер ни черта не знает. Только тот звонок по мобильнику, из которого она не способна напеть ни одной ноты своим нежным красивым голоском. Конечно, она обязательно вспомнит, я ей дал свою визитку и попросил позвонить, когда мелодия всплывет в голове. Это вопрос времени.

– А обыск?

– Ничего сногсшибательного. Обычная молоденькая дуреха с мозгами набекрень, полностью порвавшая с родителями, которая зависает на сатанинских сайтах, слушает Мэрилина Мэнсона[33], забивает шкафы доверху странными шмотками и собирает медицинские книги, в основном по вскрытиям и расчленениям. Испытывает слабость к кровавым штучкам, чего и не скрывает. Но это не делает ее преступницей.

Николя вытащил пачку сигарет. Пустая. Смял ее и бросил в корзину, как в баскетболе.

– Мы заглянули в ее мобильник – ничего по-настоящему подозрительного. Выяснили, что Рамирес и Мейер познакомились около полутора лет назад в одном садомазо-клубе, есть такой «B & D бар», в Первом округе. Мейер, хрупкое дитя, любит, когда ей устраивают жесткую порку, если ты понимаешь, о чем я. У них завязались отношения садомазо, и мало-помалу Рамирес обратил ее в сатанизм. Неприятие общества, поощрение ненависти, посещение кладбищ, перетрах на могилах или в катакомбах, а еще – надругательства над Господом. После нескольких месяцев общения он приобщил ее к деформации тела, а именно к скарификациям, которые должны подчеркнуть разрыв с окружающим и обозначить метаморфозу. Он часто с ней об этом говорил, о «метаморфозе». И даже о метаморфозах. По ее словам, у него это было как наваждение. Их отношения каждый раз заходили чуть дальше. Кошки, жертвоприношения, добровольные истязания, которые шли по нарастающей во время полового акта, особенно в периоды ее менструаций. Как если бы Рамирес потихоньку втягивал ее во мрак.

Шарко понимал, о чем речь. Таков принцип сект, идеологической обработки, дьявольского воздействия на податливые умы. Он подумал о фреске, скрытой под обоями, о дьяволах, кидающих смертных в когти гуру.