События следующих лет, казалось, подтверждали излюбленный тезис Морраса и Доде о согласованности действий внутренних и внешних врагов Франции. После падения кабинета Бриана и несостоявшегося кабинета Эррио в июле 1926 г. формирование правительства поручили Пуанкаре в надежде, что он оздоровит экономику. Левый блок приказал долго жить, но Бриан остался во главе МИД, и
II
Осенью 1926 г. чуть не разгорелся серьезный конфликт между Парижем и Римом. После покушения итальянца Джино Лучетти, родившегося и жившего во Франции, на его жизнь Муссолини потребовал «положить конец преступному и неслыханному попустительству по ту сторону границы, если там на самом деле ценят дружбу итальянского народа»[224]. С момента прихода фашистов к власти левая французская пресса вела против них яростную кампанию, в которой активно участвовали их противники, нашедшие приют во Франции.
«Наши левые газеты, – свидетельствовал дипломат Леон Ноэль, – не переставали нападать на Муссолини и издеваться над ним, а он, верный привычкам старого журналиста и зная французский, ежедневно читал их. И это не могло его не ранить, тем более что несомненные достижения фашистского режима замалчивались или высмеивались нашей прессой. <…> Муссолини знал, что эмигранты-антифашисты, которым большинство французов симпатизировало по причине отвращения к диктатурам, завоевали у нас левую аудиторию и настроили ее против него»[225]. «Муссолини ежедневно читал французскую прессу всех оттенков, – писал близко знавший его итальянский дипломат Филиппо Анфузо, – и расстраивался, когда мелкий провинциальный листок утверждал, что он спятил или умирает от сифилиса»[226]. Ответная реакция не заставляла себя ждать. «Прирожденный журналист, Муссолини придавал большое и, возможно, преувеличенное значение антиитальянским кампаниям в прессе, – подтвердил другой осведомленный итальянец Луиджи Виллари. – Порой они определяли его политику и в любом случае отношение к той или иной стране»[227]. «Все семнадцать лет (1922–1939 гг. –
Жорж Валуа. Национальная революция. 1924. Обложка и авантитул с инскриптом: «Господину Полю Матьёксу с очень сердечным приветом автора. Жорж Валуа»
С уважением писавший о Муссолини и его режиме и выступавший против антифашистских кампаний, Моррас немедленно и резко отреагировал на демарши фашистских активистов, когда те заговорили о территориях, которые в 1859 г. «отобрал» у них Наполеон III. Предупредив, что «кровопролитная ссора между Италией и Францией, ради которой трудится предатель Бриан, будет лучшим подарком Германии»[229], он потребовал немедленно укрепить границу с Италией и местные гарнизоны, что и было сделано.
Параллельно бурную деятельность развернул Жорж Валуа – синдикалист и теоретик «национальной революции» с опорой на фронтовиков. С довоенных лет считавшийся адептом «Аction française», Валуа проповедовал идеи монархизма среди рабочих и расточал похвалы Моррасу как «великому освободителю мысли от ига денег»[230]. Теперь он обвинил вождей движения в бездействии (так потом поступали все диссиденты) и в «служении капиталу» и занялся собственным партийным строительством. В ноябре 1925 г. Валуа с помпой создал «Le Faisceau» и одел сторонников в синие рубашки, не просто подражая Муссолини, но и рассчитывая на его помощь.
«Первый французский фашист» увел из рядов монархистов сотню-другую молодых людей, жаждавших активности и пустившихся в схватки с «людьми короля». Моррас ответил быстро и жестко, объявив конкурента платным агентом полиции и «одной иностранной державы» (понятно какой). Отступник подвергся публичной порке по отработанной схеме: «Словесное и физическое запугивание, беспощадное осуждение, неограниченное использование всех умственных, моральных и физических сил, бывших в распоряжении Морраса, вызывали постоянный страх – страх подвергнуться анализу, опровержению, насмешкам, позору, бесчестью и трепке со стороны “Аction française”» (JMM, 43). Так писал верный моррасианец Жан Мадиран.