Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Получив книгу от издателя, Моррас наверняка хотя бы пролистал ее, но его отклик нам неизвестен. Зато откликнулись Массис (HMD, 179–190; переработанный и дополненный вариант: HMG, 158–169) и Бразийяк. Симпатии автора к Франции показались им внешними, неглубокими, а то и неискренними. Обратив внимание читателей на купюры в переводе, из которого исчезли инвективы против французского империализма – не только идейного, но дипломатического, экономического и военного, – Бразийяк выразительно озаглавил свой отклик «Германская контрабанда». «Под словом “солидарность”, – цитировал он одну из исключенных фраз, – Франция всегда понимала согласие бывших союзников, которых она называет “народами доброй воли”, против мятежного духа побежденных врагов». По мнению критика, внимания французов достойны только суждения Зибурга о двусторонних отношениях, а «остальное, Бог мой, лишь доказывает взаимную непостижимость двух народов»[275].

Похожего мнения придерживался Массис: «Хорошо, что книгу Зибурга узнают во Франции: это лучше, чем похвала, это – предупреждение» (HMG, 169). У немецкого автора, «принадлежащего к молодому, новому, еще варварскому народу и гордого этой принадлежностью» (HMG, 165), критик нашел новые доказательства того, что немцы руководствуются «философией становления», для которой нет ничего определенного и постоянного, «творческим динамизмом», противостоящим «стабилизму». В последнем Зибург видел главную слабость Франции перед лицом наступающего «динамизма». «Говоря прямо, философия становления, по сути являющаяся немецкой, проявляет себя как бесконечный разрушительный оппортунизм» (HMD, 187). Массис, вслед за своим учителем Моррасом, трактовал это как конфликт варварства и цивилизации, напомнив, что «греко-латинская культура и связанная с ней человеческая традиция не являются для немцев фундаментальной ценностью цивилизации» (HMD, 183).

Предостерегая соотечественников от отношения к Германии как к «стране, подобной всем другим» (HMD, 179), Массис утверждал, что немецкие понятия о человеке, цивилизации, праве, интеллектуальных и моральных ценностях отличаются от «цивилизованных», то есть французских и единственно верных, и характеризуются «непреходящей враждебностью ко всем человеческим идеям, которые не допускают превращения жизни в неконтролируемый кошмар» (HMD, 190). «Для нас понятия об обещании и договоре есть основа всей цивилизации» (HMD, 188), а немцы не приемлют категорию «ответственности». Говоря прямо, речь шла об ответственности за развязывание мировой войны и о пересмотре Версальского договора, основанного на тезисе об исключительной вине Германии. «Что для Жизни эти клочки бумаги?» – иронизировал французский критик (HMG, 166).

Аргументы из «Защиты Запада» и своей критики в адрес Зибурга Массис повторил в небольшой книге «Германия вчера и послезавтра» (1949). Для него ничего принципиально не изменилось: поверженная Германия напоминала то, что было после Первой мировой… вплоть до начала Второй. «Сегодняшняя ошибка, как и вчерашняя, – мы говорим здесь только о политической ошибке – заключается в обращении с немцами, как будто они во всем похожи на других, тогда как это очень особенные люди. <…> Денацифицировать их? Следует сказать: дегерманизировать! Потому что речь идет о сущностном изменении, а не о временном обезвреживании». Не закавычивая цитату и не указывая источник, Массис повторил известные слова Сталина о том, что «Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается» – только в этом он видел доказательство «вечной угрозы»[276].

«Бог во Франции» принес Зибургу успех во Франции (Массис назвал его «странным»), где позже вышли еще 10 его книг. В их числе «Какой будет Германия» (1933), написанная в последний год Веймарской республики и выпущенная Грассе в марте того же года (перевод, видимо, делался по рукописи) под названием «Защита германского национализма». Повторяя прежние тезисы: устремленность немцев в будущее, любовь к труду ради труда, к процессу творчества, а не к результату в противовес французскому прагматизму и стремлению к законченности форм как совершенству, – автор от рассуждений о том, что «для нас завершенность означает смерть» («только законченная вещь имеет ценность», повторял Моррас), перешел к конкретным политическим проблемам.