Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

Рвавшиеся в бой, но не получившие указаний (по непонятной причине Пюжо бездействовал), «люди короля» выступили в качестве штурмового отряда недовольных, что позволило Эжену Фро позже назвать их «самой активной группой, имевшей конкретную цель» (AAF-1935, 193). Потребовав превентивных задержаний, министр внутренних дел в ночь на 7 февраля добился согласия Даладье на арест Морраса, Пюжо и Доде[116], как будто они были единственными зачинщиками беспорядков. Министр юстиции Эжен Пенансье распорядился начать следствие по обвинению в подстрекательстве к убийству (против Морраса) и в организации беспорядков (против Пюжо), чтобы выяснить возможность открытия дела о заговоре против Республики. Генеральный прокурор Шарль Дона-Гиг ответил, что открыть дело можно в любой момент, но лишь при наличии веских оснований. «Выдуманные заговоры и несвоевременные расследования только дискредитируют правосудие, – заявил он премьеру. – Не примешивайте юстицию к политике». Несмотря на недовольство Фро, Даладье согласился с прокурором[117].

Между тем Моррас, проснувшись 6 февраля в три часа дня, как обычно занимался газетой – сначала в редакции, затем в типографии. Не придавая особого значения демонстрациям, он считал более важным делом выпуск завтрашнего номера. На рассвете он поприветствовал группу «королевских газетчиков» из Нормандии[118], включая будущего публициста-коллаборанта Люсьена Комбеля, затем закончил сонет на провансальском языке для альбома мадам Доде. «Толстый Леон» с женой в тот день вообще уехал в Брюссель на завтрак к графу Парижскому, но бросился на парижский поезд после телефонного звонка о том, что «демонстрация, похоже, началась раньше и масштабнее, чем предполагалось» (PPF, 134). В 19.20 он уже был на Северном вокзале и, узнав о первых жертвах, помчался в редакцию L’AF. Доде вызвался лично вести колонну на штурм Бурбонского дворца, но Моррас, положив руку на плечо друга, ответил: «Еще не время». Через несколько часов разговор повторился в типографии газеты, куда «жаворонок» Доде никогда не приходил в столь поздний час, – с тем же результатом[119].

По закону ордер на арест мог быть выписан только по распоряжению следственного судьи. Фро заявил, что принимает на себя всю ответственность, и рано утром 7 февраля отправил полицейских домой к вождям «Action française» без ордеров. Мадам Доде выставила их с криками, что не даст убить мужа, как убили ее сына Филиппа, и те ретировались (AAF-1935, 55). Пюжо отсутствовал уже двое суток. Моррас – единственный, ордер на чей арест был оформлен по правилам, – еще находился в типографии, когда за ним пришли. Вернувшись домой в восемь утра, он переписал сонет в альбом мадам Доде и лег спать. По официальной версии, из-за глухоты он не услышал звонков и стука в дверь и даже не проснулся, когда в девять часов к нему снова явились полицейские[120]. По другой версии, двое литераторов, предусмотрительно оставшихся охранять сон мэтра, выпроводили стражей порядка, не имевших при себе ордера (VCM, 370–371). Больше их не беспокоили – по распоряжению Даладье[121]. Когда 7 февраля Моррас проснулся в обычное время, правительство уже подало в отставку.

В ночь с 6 на 7 февраля, после того как демонстранты рассеялись, убитых повезли в морги, раненых – в больницы, Даладье и Фро поблагодарили стражей порядка за защиту республики и заявили, что дадут решительный отпор, если выступления повторятся. Министр внутренних дел под свою ответственность требовал массовых арестов, объявления осадного положения и возбуждения дела о заговоре против безопасности государства. Законных оснований для введения осадного положения не нашлось, и Даладье не поддался на уговоры[122].

По городу ползли панические слухи. «Сотня, две сотни убитых. Президент Республики после волнующей сцены подал в отставку. Готовится военная диктатура. Вожди лиг единогласно избрали бывшего префекта Кьяппа регентом французского королевства. Граф Парижский скоро прилетит в Бурже. Коммунисты атакуют Елисейский дворец. <…> Казалось невозможным, что правительство сможет выдержать еще хотя бы несколько часов восстания на улице» (RBC, I, 546). Видя «безумный гнев Парижа» (выражение Бразийяка), но не желая привлекать армию к его подавлению, Фро посоветовал Даладье подать в отставку. Премьер так и поступил, сбежав от ответственности за невыполненные обещания. «Убийцы обратились в бегство», – прокомментировала L’AF (PPF, 211).

Растерянность правительства и полиции в сочетании с информационной блокадой провинции повышала шансы заговорщиков – если таковые имелись – захватить власть. Но выступать никто не собирался – ни дисциплинированный де Ла Рок, ни подавленный Тетенже, ни получившие сильный удар монархисты. «Учитель, Париж лихорадит. Правительства больше нет, и все чего-то ждут. Что будем делать?» – взволнованно спросил Морраса 7 февраля один из соратников. «Я не люблю, когда теряют хладнокровие», – «сухо и холодно» ответил тот (RMF, I, 30).