Шарлатан: чудо для проклятого короля

– Надо привести его в чувство, дайте ему нюхнуть из вонючего пузырька, – предложил Ача. – Дальше за поворотом еще один лежит. Живой, похоже, хотя ему крепко досталось… Пузырек с вами?

Люгер опустил руку в карман балахона, пузырек был там. Шарлатан отступил на зов своих подмастерьев. Вдоль уличной брусчатки сквозняк волок клочья дыма от кощунственного костра.

Через час, на большой дороге шарлатаны уводили за уздечки нагруженных ослов. Пожарище Универума осталось позади, издалека виднелся только столб черного дыма над бывшим храмом науки. Истерзанные ученые, которых шарлатаны подобрали в подворотнях универумского городка, брели рядом, цепляясь за седла животных. Лучшие умы королевства, избитые и униженные, едва переставляли ноги.

Подмастерья немного успокоились, и уже не оглядывались назад каждую минуту. Теперь они посматривали на подавленного Люгера, не отрывавшего глаз от дороги.

– Ну, и что дальше с этим делать? – не выдержал Ача, пихая мешки селитры, нагруженные на ближайшего осла. – Собрались разметать гору этими мешками?.. Их на холмик-то не хватит!.. Зато обязательно разорвет на куски того, кто будет поджигать. Ты у решетки одной щепоткой бороду сжег, чуть глаз не лишился. Теперь возьмешься целый мешок поджигать?..

Узи помалкивал, потирая обожженные щеки, на которых торчали лишь отдельные жалкие клочки опаленной растительности.

– Что с идеей чуда? Родилось что-нибудь? Надо решать… – не унимался блондинчик, едва не тормоша Люгера.

– Ничего не идет в голову. В моём мозгу пылает костер, в нем корчится мэтр Франкотт, и книги летят в огонь, – с трудом выговорил шарлатан, не поднимая головы. – И запах пепла. Ужас не оставил в мозгу ни одной толковой мысли.

– А не надо было подсказывать королю насчет Босого! – не сдержался Ача. Блондинчик опять перешел на яростный шепот: – Мракобес сидел в клетке и ждал костра. Сам же говорил – не плодить зло в мире! И сам помог выпустить зло наружу. Вот оно, наводит свои порядки…

Узи собирался возразить, но не успел – его нагнал сошедший с ума профессор математики, твердивший вслух бессмыслицу чисел.

– Пятьсот тридцать четыре разделить на сорок два, будет восемь тысяч четыреста одиннадцать… – несчастный повторял скороговоркой безумное нагромождение цифр, и тряс головой. Мантия ученого была изорвана в лохмотья.

Другие изгнанные мудрецы не поднимали лиц, заплывших синяками и кровоподтеками, угнетенные словоизвержением чужого свихнувшегося разума. Они брели молчком, не решались заткнуть уши, а только морщились от боли и позора. Изредка принюхиваясь к одежде, от которой воняло гарью. Подражая остальным, безумный математик, поднял к носу рукав мантии, и тоже понюхал.

– Великая сила! – тихо ужаснулся Узи.

Вахлак заметил пульсирующие трепыхания в кармане безумца. Два когтя топорщились из дырки, судорожно вздрагивая. Рука вурдалака, сбежавшая из хранилища, пробралась в карман чужой мантии, и затаилась внутри.

– Не пугай их. Нам паника ни к чему, – Люгер остановил помощника. – Пусть идет. Дальше решим, что делать.

– А вдруг в горло вцепится? – беспокоился Узи.

– Вряд ли. Она от света прячется. Сдохнуть боится. Удивительно стойкий инстинкт самосохранения!

Будто услышав шарлатана, рука притихла в кармане несчастного сумасшедшего, с каждым его шагом удаляясь от места своего столетнего заточения.

Вторжение извергов

Белый город, показавшийся на холме, сиял и манил, как само спасение. Штрафники разгромленной армии, отступавшие по дороге, начали по одному поднимать головы, не веря своим глазам. Три десятка израненных, изнывающих от жажды, обессиленных злодеев – это все, что осталось от трех сотен воров, убийц и насильников, брошенных прикрывать отход армии на Амаронском перешейке. Горстка каторжников, променявших кандалы на алебарды, и польстившихся на шанс обрести свободу, если повезет остаться в живых.

Больше суток их отряд отбивал яростные атаки извергов, защищая единственную не перерезанную дорогу вглубь страны. Толпы беженцев, спасаясь от нашествия извергов, устремились по ней бесконечным потоком, с детьми и скудными пожитками. Только когда поток беженцев иссяк, уцелевшим штрафникам был дан приказ отступить. Но время ушло еще на то, чтобы разомкнуть цепи: самые отпетые злодеи были на всякий случай прикованы к скалам. Последними они уходили по дороге, назвать которую «дорогой жизни» мог только человек с извращенной фантазией: все колодцы вдоль нее были отравлены.

Недобитые штрафники не надеялись спастись, а просто брели, волоча оружие, каждую секунду ожидая услышать вой настигающих извергов, втянув головы в плечи, добивая свои и без того погубленные души грехом отчаяния и богохульства. Позади, изрубленные клинками извергов, остались лежать каждые девять из десяти бывших злодеев – те, кому не повезло.