Шарлотта Бронте делает выбор. Викторианская любовь

Сейчас Шарлотта направлялась в беседку, больше всего на свете боясь встретить по дороге какую-нибудь из трех работавших здесь учительниц – мадемуазель Бланш, мадемуазель Софи или мадемуазель Мари. В руках она держала тетрадку с очередным своим опусом и – главное! – подробными советами учителя: “Беспощадно жертвуйте в тексте всем, что не служит ясности изложения и правдоподобию. Выделяйте то, что работает на основную идею, – но так, чтобы образы были яркими, колоритными. Тогда все встанет на свои места и вы обретете стиль, цельность и силу. Прочтите четырнадцатую главу из сборника Ламартина „Поэтические и религиозные гармонии“ – мы проанализируем ее вместе, обращая внимание на детали”. Это последнее слово – “вместе” – и заставляло сердце Шарлотты биться так, словно речь шла о совместном путешествии. В сущности, так оно и было. Кто скажет, что в интеллектуальном общении нет места эротике? Что единство мнений и понимание самых сокровенных мыслей друг друга не доставляет наслаждение сродни оргазму? “Его интеллект был моей библиотекой, и всякий раз, когда она открывалась мне, я входила в рай…” – напишет она потом. Просто у каждого свой рай. Как и ад, впрочем.

Солнце уже спускалось за ограду сада, ласково освещая безупречно, почти как в Англии, подстриженный газон, и в воздухе плыл мелодичный, нежный и величественный звон колоколов в соборе Святых Михаила и Гудулы: прихожане собирались на вечернюю службу. В большой беседке, прятавшейся в тени акаций, никого не оказалось. Была еще другая, поменьше: она стояла более уединенно среди вьющегося винограда. Но и там ни души. Неужели он пошел в тайную аллею, к заброшенной деревенской скамье, которую Шарлотта собственноручно вымыла сразу после зимы, взяв у кухарки ведро и жесткую щетку? Значит, тоже хотел, чтобы им никто не помешал?

Она едва не потеряла сознание, увидев черный силуэт именно там. Он уже ждал ее. Сначала они говорили о Ламартине: Эже заново проживал с Шарлоттой радость открытия французских романтиков, которых он полюбил когда-то сразу и навсегда. Ей, с ее богатой фантазией, склонностью к мистике и стремлением к высоким, необыденным чувствам, они тоже оказались близки. Потом оба замолчали, каждый думал о чем-то своем. Вокруг сгущались сумерки, и силуэты в саду стали расплывчатыми, нечеткими.

– Месье, я так благодарна за ваше внимание к нам… ко мне. Я к этому не привыкла. Мать умерла, когда мы были детьми. Тетя не могла заменить ее, а отец никогда не был склонен к сантиментам…

– У всех свои горести, Шарлотта.

– Но разве у вас…

– Вы мало знаете о моей жизни. А всего девять лет назад у меня была жена Мари и маленький сын… Они умерли от холеры почти одновременно.

– Простите. Я не то хотела сказать…

– Сейчас рю Изабель кажется самым спокойным местом в Брюсселе. Но когда-то здесь были баррикады и гибли люди. Младший брат моей первой жены… Его застрелили у меня на глазах.

– Вы никогда не рассказывали о революции.

– Неважно. Значение имеют только жизнь и смерть, больше ничего.

Шарлотта неожиданно для себя самой взяла его за руку. Так они молча сидели несколько минут.

“И это все?” – удивится современный читатель любовных романов? Все, больше ничего. Ведь мы наблюдаем викторианский роман, где в откровенном взгляде или соприкосновении рук жара, страсти и наслаждения было ничуть не меньше, чем во всем остальном.

После этого разговора в саду они неожиданно для себя самих стали близкими людьми. Им не надо было много говорить, чтобы угадать настроение другого, и они понимали друг друга с полуслова. Теперь Шарлотта перед общими занятиями в классе, открывая ящик своей парты, находила там подарки: новую книгу с надписью, предназначенной только для ее глаз, красивый блокнот или набор красок для рисования. Она краснела и старалась спрятать их поскорее, чтобы никто ничего не заметил, даже Эмили. А та и правда не замечала: она продолжала, помимо учебы, придумывать свои гондалские истории с такой страстью, что исписанные мелким почерком листки бумаги образовали уже солидную стопку в ее тумбочке. И сокрушалась только по одному поводу: что не может показать их Энн, с которой всегда была ближе.

Теперь Шарлотта часто по вечерам приходила в сад на заветную скамью. Она любила смотреть оттуда, как на втором этаже в молельной комнате зажигался свет: это означало, что все обитатели дома – католики – собирались для вечерней молитвы и хотя бы четверть часа ее никто не потревожит. Цветы сейчас пахли сильнее, чем жарким днем, на небе уже показалась луна. Вдруг она вздрогнула: прямо к ней быстро направлялась мадам Эже.

– Так это вы, мисс, расчистили здесь старые листья и отмыли скамейку от мха и плесени? Вам нравится это место?

– Верно. Если вы не против, конечно.

– Отнюдь. По вечерам вы свободны – надзор за ученицами не входит в ваши обязанности. Я только хотела бы, чтобы мои дети приходили сюда к вам и практиковались в английском.

– Конечно, я буду рада им помочь.