Шарлотта Бронте делает выбор. Викторианская любовь

– Каждую пятницу в полдень у нас будут занятия. Каждую пятницу. Подумай: он знает меня робкой и глупой ученицей, которая рыдала от каждого его замечания, начинающей учительницей, чьи уроки срывают эти вздорные девицы. И теперь я стану проверять его devoirs! Если они будут, конечно, – ведь он так занят. Не он мне – я буду читать ему Байрона, Шелли, Скотта…

– Месье Шапель – его близкий друг?

– Понятия не имею. Думаю, это идея мадам.

– Сводить мужа с родственником покойной жены, которую, как ты говоришь, он очень любил?

– Да какая разница! Я вижу его теперь нечасто, хотя постоянно передаю ему свои переводы и другие работы. Служанка приносит мне их обратно с его замечаниями, и весьма лестными, между прочим. А тут – целое занятие! Час, два – как ты думаешь?

Мэри подумала совсем о другом, но ничего не сказала. Она посмотрела на сияющее лицо Шарлотты и неожиданно попросила:

– Можно я попробую набросать твой портрет? Ты сейчас такая красивая.

– О чем ты! Но я покорно подставлю тебе свою несчастную голову: карандаш не выровняет неправильные черты этого лица, но должен передать присущее ему стремление к свободе и созерцанию. Слышишь, должен, я требую!

Это был очень, очень веселый февральский день.

* * *

…Начали с грамматики, и хотя Шарлотта думала, что английские неправильные глаголы по сравнению с французскими покажутся ее взрослым ученикам легкими, она ошиблась. Они путались и не могли запомнить самых элементарных слов, а когда пытались подражать ее английскому произношению, учительница с трудом сдерживала смех: так странно было видеть всегда уверенного в себе месье Эже неуклюже повторяющим чужие шипящие звуки. Она потребовала завести словарик для записи новых слов, и, к ее удивлению, мужчины повиновались. Так же послушно они писали диктанты. Месье Шапель быстро понял, кто тут любимчик, стал хитро поглядывать на Константина, когда Шарлотта обращалась к тому my friend – он уже знал, что это то же самое, что mon ami, но не догадывался, что в английском словосочетание лишено французского игривого оттенка, – и с третьей недели стал пропускать занятия. Он недолюбливал мадам Эже и не имел ничего против того, чтобы бывший свояк оставался наедине с этой явно влюбленной в него по уши странной англичанкой. Напротив, ему было любопытно: до каких пределов дойдет Константин, за время жизни с Зоэ помрачневший и ставший рьяным католиком, – при Мари-Жозефине все было по-другому. Он тогда всегда выглядел веселым и полным надежд. Издали Шарлотта напоминает Мари: такая же миниатюрная и изящная. Впрочем, мадам быстро вмешается, если что-то пойдет не так.

В пятницу, 24 февраля, в городе начинались карнавальные шествия, традиционно предшествующие Ash Wednesday – Пепельной среде, первому дню Великого Поста. Это еще называлось farewell to flesh – “прощание с плотью” – и напоминало масленичные гуляния у православных. Хотя англиканская церковь тоже отмечала Пепельную среду и не запрещала карнавалы, в Йоркшире они не были приняты, и в прошлом году Шарлотта с Эмили наотрез отказались идти их смотреть. На занятие в полдень месье Эже пришел один и протянул Шарлотте букетик подснежников – та приняла его.

– Как хорошо вы взяли цветы, без жеманства. Наверное, привыкли получать букеты.

– Вовсе нет, и вы это знаете. Но мне приятно, спасибо. Начнем? Сегодня будем учить 73-й сонет Шекспира.

Это был ее любимый и, конечно, очень печальный сонет. Романтиками становятся только те, кто не видит своего будущего – и потому не верит в него.

Забыв обо всем, она читала по-английски:

Во мне ты видишь тот последний пыл.
Когда огонь сверкнет из пепла вдруг,
Но то, что прежде он сжигать любил,
Теперь само сжимает смертный круг.
Ты видишь все. Любовь обречена.
Но тем сильней становится она.

(Перевод А. Кушнера)

– Я не успел позавтракать сегодня.

Месье Эже отодвинул тетради и выложил на парту булочки и фрукты.

– Присоединяйтесь, Шарлотта. Вы же любите поесть, я знаю.

В класс заглянула мадемуазель Бланш, еще одна учительница, живущая в пансионе, и тут же исчезла, прошелестев юбками. Они ее не заметили.