Шарлотта Бронте делает выбор. Викторианская любовь

Жозе, как мы мечтали с тобой куда-нибудь поехать, увидеть мир! Так отчаянно этого хочется только в молодости. Потом уже считаешь деньги и думаешь о том, что детей пора определять в платные школы. В самом начале нашей семейной жизни я просила Константина показать мне Париж: он отказался наотрез. Так я никогда и не увидела родину отца: серые морские пейзажи бельгийского побережья с их ледяной, даже в купальнях, водой заменили мне все путешествия. В то время в Бланкенберге еще не наступила курортная Belle Époque – сейчас там гостиницы, а тогда это была обычная рыбацкая деревня. Но с длинным – три километра! – песчаным пляжем вдоль моря, с которого открывались прекрасные виды. Там можно было по вечерам совершать длинные прогулки и любоваться закатом. Когда мы первый раз приехали туда еще с двумя детьми и сняли три комнаты в доме местного бургомистра, Константину так понравилось это место, что с тех пор мы ездили в Бланкенберг постоянно. Тем более что отдых получался недорогой, а детям было полезно ходить босиком по теплому песку. Константин и прежде уходил из дома рано утром на службу в церковь Святого Антония и потом часами гулял вдоль моря один, но в этот раз мы его вообще почти не видели. И самое главное – он целыми днями молчал! Даже дети, привыкшие к его гневным или восторженным монологам по любому поводу, почувствовали неладное и притихли. Целый день тараторила одна только гувернантка. Когда я дождалась подходящего момента и спросила, в чем дело, он раздраженно ответил: “Вся моя жизнь и без того принадлежит тебе и детям, чего ты еще хочешь?” И я тоже замолчала почти на месяц. Надо было пережить, перетерпеть – только что, я еще не могла понять.

Когда мы вернулись в Брюссель, он целыми днями стал пропадать в лицее для мальчиков, откровенно пропуская занятия в пансионе. Мисс Шарлотта тоже избегала меня. Но окольными путями пыталась узнать, когда он сможет давать ей уроки немецкого – без знания этого языка ее юным соотечественницам в пасторате было, судя по всему, не выжить. Нет, больше никаких занятий – я опять вынуждена была сказать ей об этом. И вот в начале октября она пришла ко мне увольняться – и, конечно, получила мое согласие в тот же момент. Это случилось утром, а уже за обедом – как только он узнал! – состоялся разговор.

– Вы уволили мисс Бронте?

– Не совсем так, она сама попросила об этом.

– Я запрещаю делать это и вам, и ей. Учебный год только начался.

– И это единственная причина?

– Я не намерен объяснять. В моей жизни и без того слишком много такого, чего я не могу вам объяснить.

Назавтра он объявил мне, что мисс Бронте уедет после Рождества. Последующая за этим неделя ледяного молчания между нами показала, что все было гораздо хуже, чем я могла предположить. Он влюбился, Жозе! В этой красиво говорящей и много читающей машине проснулись чувства. И не к какой-нибудь хорошенькой молодой служанке, а к старой деве и синему чулку. Я не знала, смеяться мне или плакать. Но я первый раз вспомнила тогда, как это бывает. Я вспомнила тебя.

В ноябре я родила Жюли-Мари, хотя, кажется, это никого, кроме меня, не интересовало. В декабре он вместе Шапелем пригласил ее на концерт – главный концерт сезона, с присутствием королевских особ. Обо мне опять никто не вспомнил, хотя я уже начала выезжать после родов. С концерта они вернулись вместе в одной карете. И утром мадемуазель Бланш с торжествующим видом принесла мне перехваченную ею записку: он назначал англичанке свидание в саду ночью. Ночью – зимой – в нашем саду. Бланш думала, что станет моей поверенной, но я выгнала ее через месяц. Что было делать? Да, я подмешала ей в чай опий. Свидания не состоялось.

После всех трогательных прощаний и заверений в уважении и искренней любви я сама повезла мисс Бронте в Остенд. Константин в этот день вообще уехал из города, и я должна была быть уверена, что он не появится на остендской пристани, как глупо это ни звучит. Он что, с саквояжем прыгнул бы на корабль вместе с ней? Впрочем, тогда я бы не поручилась, что он этого не сделает.

Пакетбот с мисс Бронте на борту уже отплыл довольно далеко, но я не могла сдвинуться с места. Ее не было видно – невзрачные, тусклого цвета шляпка и платье затерялись в толпе, – а я не могла оторвать глаз от уходящего судна. У меня было чувство, что вся моя прежняя жизнь уплывает сейчас вместе с ним, все хорошее, что в ней было, и что будет впереди, я не знала. В какой-то момент почувствовала, что по щекам текут слезы. Жозе, я рыдала на пристани, провожая несостоявшуюся возлюбленную собственного мужа!

Что было дальше, ты знаешь. Все читают ее романы. Меня нет – есть только мадам Бек.

* * *

5 января 1890