Возможно, он тоже находил некую прелесть в отношениях Учителя и Ученицы. Вокруг было столько юных лиц, и, наверное, не одна пансионерка взирала на «профессора» с безмолвным обожанием: мосье так умён и оригинален! Ему, наверное, доставляло истинное удовольствие учить девиц, а так как его всегда раздражали непонятливость и леность, то не одна, наверное, и слёзы проливала, выслушивая язвительные нотации мосье. Вот тут-то на свет божий извлекались карамельки – своего рода ритуальное действо. Такие отношения, вероятно, немного тешили мужское самолюбие Эгера, но были столь невинны, что мадам Эгер принимала их как должное. Иное дело – мисс Шарлотта и её отношение к Эгеру. Она была одинока, несчастна, и она его любила. Мосье был добр, – во всяком случае, ей так казалось, – и уж поэтому он должен был отвечать на её письма. А кроме того, в Брюсселе он ценил её способности и ум, и своими письмами Шарлотта пытается поддержать его интерес к себе, но её письма исходили нежностью и отчаянием. Она молила, упрекала, гневалась (очень редко), смирялась, опять умоляла, пыталась казаться беспечно-весёлой. Она не могла, да и не хотела, очевидно, скрывать свои чувства: их отношения – высшего порядка, они имеют право существовать независимо от того, женат мосье или нет. Он, однако, полагал иначе. Эгер был религиозен, строг в вопросах долга, а кроме того, наверное, любил жену и совсем не хотел доставлять ей ненужного беспокойства приватной перепиской. Если даже мадам не попалось на глаза «не очень разумное» письмо, сам мосье Эгер, очевидно, не считал возможным отвечать на
Наверное, если бы Шарлотта решилась оставить Хауорт, перемена места смягчила эту сердечную муку. Решительная Мери Тэйлор, собиравшаяся эмигрировать в Новую Зеландию, звала её с собой. Но нет, к Хауорту Шарлотту привязывал долг. Она была старшая, она должна вести дом, чтобы ничто не нарушало комфорт и покой «папы», – так ответила она Мери, но, главное, она всё ещё ждала писем.
В марте 1845 года Мери уехала в Новую Зеландию: она считала, и справедливо, что в викторианской Англии у женщины нет перспективы получить хорошо оплачиваемую работу и стать независимой. Разница в оплате мужского и женского труда была поразительной. За примером ходить недалеко, говорила Мери:
Энн, работая у Робинсонов, получала гораздо меньше, чем Брэнуэлл, а занята была больше.
Итак, Шарлотта осталась дома, откуда посылала Эллен Насси тоскливые письма: «Я передать не могу, как тянется время в Хауорте. Без всяких событий, один день напоминает другой, и у всех такие мертвенные физиономии. Единственно воскресенье – день, когда мы печём хлеб, и суббота чуть-чуть отличаются от остальных. А между тем жизнь уходит, и скоро мне будет 30, но я ещё ничего не сделала. Иногда я впадаю в меланхолию, думая о будущем и прошлом, хотя недопустимо и глупо сетовать, потому что мой долг сейчас, без всякого сомнения, оставаться дома. Но было время, когда мне жилось в Хауорте очень приятно, а сейчас это не так. Мне кажется, мы все словно похоронены здесь, а я жажду путешествовать, работать, жить деятельной жизнью»27.
Была ещё одна причина, из-за которой не только Шарлотта, но все в доме чувствовали себя несчастными: Брэнуэлл стал горем семьи. Он так и не сумел заняться ни литературой, ни живописью. Более того, обитатели Хауорта опасались «бесчестья», которое он мог навлечь на их дом. Существует версия, – её поддерживают многие западные бронтеведы, – что Брэнуэлл потерял место учителя у Робинсонов, так как вступил в интимную связь с хозяйкой, а её больной муж, узнав об интриге, с позором изгнал Брэнуэлла из своего дома. Робинсон вскоре умер, и тогда Брэнуэлл решил, что больше ничто не помешает ему соединиться с любимой, но предусмотрительный Робинсон ставил в завещании непременное условие: его вдова получит наследство лишь в том случае, если навсегда прервёт отношения с Брэнуэллом Бронте. Тогда миссис Робинсон предпочла благосостояние вдовства превратностям нового брака и отказалась видеть Брэнуэлла «когда-либо в этой жизни». Брэнуэлл не вынес сокрушительного удара и пал окончательно. Его духовное падение завершилось смертью.
Сейчас трудно судить, что в этой версии правда, что ложь. Возможно, вся любовная история измышлена Брэнуэллом от начала до конца и уволили его потому, что своей склонностью к крепким напиткам и вольным разговорам он мог подать дурной пример своему воспитаннику, сыну Робинсонов.