Шарм

Она хнычет, и я чувствую себя виноватой, что сделала ей выговор, но тут она хватает все цветы, лежащие рядом со мной, и осыпает ими Хадсона. Он, разумеется, смеется, и я не могу винить ее за то, что она старается его рассмешить. Мне, в общем-то, тоже нравится звук его смеха.

Хадсон берет два цветка и протягивает один из них Дымке, которая охает и ахает, как будто он подарил ей какой-то умопомрачительно роскошный букет. Что довольно нелепо – ведь это она принесла ему все эти цветы.

Второй цветок он отдает мне, несмотря на неодобрительное шипение Дымки.

«Может, отдать его обратно Хадсону?» – думаю я, но в конечном итоге отдаю его Дымке. Она берет его нехотя, но мне кажется, что мы потихоньку укрепляем нашу зыбкую дружбу.

Люди подходят со всех сторон, пока мы ждем еще несколько минут, когда начнется представление. Наконец вокруг беседки включаются софиты, и под облачным небом начинают плясать красные, желтые, розовые и зеленые лучи.

Проходит еще несколько секунд, и наконец кто-то выходит на сцену, чтобы объявить о начале шоу. Это старик, похожий на человека из нашего мира, с длинными седыми волосами и морщинистым лицом, и он приветствует всех собравшихся на прослушивании для предстоящего фестиваля. У него сиплый голос любителя крепко выпить. Он одет в полосатый желто-оранжевый комбинезон в стиле Дэвида Боуи – включающий в себя огромные украшенные оборками накладные плечи и расклешенные штанины. Наконец он называет себя мэром этого «маленького оазиса».

Сказать, что я потрясена, – это ничего не сказать. Неужели он и есть здешний мэр, от которого, возможно, зависит наша судьба? Мы с Хадсоном переглядываемся.

– Нам надо познакомиться с ним, – бормочет Хадсон.

Я киваю, потому что это правда.

Но с этим придется подождать, потому что в эту минуту к нам подбегает Луми, размахивая руками и крича:

– Пошли! Пошли! У нас мало времени!

Мы с Хадсоном встаем на ноги.

– Времени для чего?

– Для того, чтобы надеть ваши костюмы, для чего же еще.

Выражение на лице Хадсона меня веселит. Хоть бы на его костюме имелись блестки. И хоть бы он оказался как можно более кричащим.

Глава 73 Леди в красном

– Хадсон –

Когда Луми произнес слово «костюмы», я не знаю, что именно я представил себе – но только не это.

Я застегиваю последнюю пуговицу, затем провожу ладонью по ткани строгой рубашки, восхищаясь ее шелковистостью. Обычно мне не очень нравится фиолетовый цвет – конечно, если не считать моих боксеров, – но должен признать, что этот оттенок выглядит по-настоящему великолепно. Я заправляю рубашку в классические черные брюки, которые дал мне Оребон, затем закатываю ее рукава. В общем и целом, получилось не так уж плохо.

Однако мне почему-то кажется, что Грейс не отделается так же легко, как я.

Я прикусываю клыками нижнюю губу в попытке подавить смех, слушая, как Грейс спорит с Кауамхи за складной ширмой в импровизированной раздевалке за сценой. Они горячо спорят о… скажем так, обо всем.

Похоже, Грейс не нравится ни расположение цветов на ее подоле, ни цвет, ни то, как ее костюм сидит на фигуре. А Кауамхи настаивает, что они смогут продать «инфекционный фарингит» Грейс, не провалив прослушивания, только если публика будет слишком поглощена разглядыванием ее костюма, чтобы заметить, что у нее нет голоса.

Мне не терпится увидеть, что на ней надето…

Грейс выходит из-за ширмы, и я застываю. Я смутно осознаю, что собирался запустить руку в волосы и теперь она повисла в воздухе. Я опущу ее, когда смогу перевести дыхание.

Я моргаю. Снова и снова.

Вот это да.

Грейс упирает руку в бок и спрашивает:

– Ты хоть слушаешь меня, Хадсон?

Ответом на этот вопрос было бы «нет». Я понятия не имел, что она вообще что-то говорит, о чем я благоразумно умалчиваю. Я засовываю руки в карманы и откидываюсь назад. В самом деле, как я могу понимать слова, когда Грейс стоит передо мной, одетая в самое маленькое платье в истории?

Я сглатываю, глядя на две тонкие-претонкие бретельки, идущие к блестящим шелковым цветам, нашитым на верхние края ее красного платья. Платья, которое едва прикрывает ее пышную грудь, обтягивает все великолепные изгибы ее тела и заканчивается на два дюйма ниже ее ягодиц.

– Хадсон! – кричит Грейс, и я с трудом поднимаю глаза на ее лицо, и мои щеки заливает краска, когда я наконец замечаю ее смятение. Она стонет: – Я не могу выйти на сцену вот в этом.

– Ты выглядишь потрясающе, – говорю я, потому что так и есть.

К ней подбегает женщина с несколькими карандашами за ушами и папкой-планшетом в руках, и вопит:

– Твой выход!

Глаза Грейс округляются, ее нижняя губа дрожит, и я понимаю, что не могу позволить ей выйти на сцену в этом платье. Ведь она чувствует себя в нем неловко.

Мне в голову приходит только один выход. Я поворачиваюсь к Оребону и говорю:

– Если вы, ребята, не против, у меня есть идея, но она предполагает сольное выступление, чтобы разогреть толпу.

Я смотрю ему в глаза, мысленно умоляя его позволить мне сделать это ради Грейс, пока он не кивает мне.