Шарм

И тут Суил снова исчезает. Я оглядываюсь, чтобы увидеть, где он появится снова. Я не могу позволить ему снести мне полголовы, как Оребону, ведь нам с Грейс еще надо придумать, как решить эту проблему.

Но он появляется не рядом со мной, а рядом с Грейс, и подсекает ее, так что она с криком валится на землю. Я сразу же переношусь к ней, готовый прикончить этого говнюка.

Но он уже снова исчез.

Меня охватывает злость от собственного бессилия. Как бы быстро я ни переносился, я не могу сражаться с тем, кто двигается сквозь время, как это делает он. Он всегда оказывается не там, где я думаю, и я никак не могу предвидеть, где он появится в следующий раз.

Я помогаю Грейс встать, и тут Суил вновь материализуется в двадцати футах от нас.

– Я могу делать еще много чего, Хадсон, – ехидно говорит он. – И если ты не перестанешь ломаться, я возьму назад свое предложение и просто убью тебя здесь и сейчас.

Мне хочется сказать ему, чтобы он так и сделал. По мне, лучше закончить это сразу, чем допустить, чтобы он продолжил играть со мной. Я жил так всю свою жизнь, пока не стал достаточно взрослым и сильным, чтобы положить этому конец. И я не хочу к этому возвращаться. Ни за что.

Но тут я смотрю на Грейс и понимаю, что это не так. Я не могу позволить ему убить меня, потому что тогда он убьет и Грейс. А я не могу этого допустить, ведь она моя пара, любовь всей моей жизни, самая прекрасная девушка, которую я мог бы отыскать во всех мирах. И я не позволю этому ублюдку уничтожить ее.

Я не могу.

А потому я проглатываю свою гордость, проглатываю слова, которые жгут меня изнутри, и позволяю ему думать, будто он смог меня запугать.

– Стало быть, мы случайно проделали временной пролом, – говорит Грейс. – Но вы же волшебник времени. Вы знаете, как это работает. Как же вышло, что вы попали сюда?

Он фыркает и качает головой:

– Я попал сюда так же, как и вы. Я попытался отправиться в прошлое, чтобы спасти мою дочь от ужасной болезни и смерти. Ни один отец… – Его голос срывается.

Он прочищает горло, отводит взгляд, и я вспоминаю портреты, которые видел в его доме. Там были его портреты, а еще портреты девочки, очень похожей на него. Девочки, ставшей причиной всей этой хрени, хотя вряд ли она что-то об этом знала.

Суил делает глубокий вдох, и когда поворачивается ко мне, в его глазах блестят непролитые слезы.

– Ни один отец не допустил бы, чтобы его единственная дочь так страдала, если имелась возможность избавить ее от боли.

Первой мне приходит в голову мысль, что это неправда. Сайрус не дал бы себе труда даже перейти улицу, чтобы избавить меня от боли, не говоря уже о том, чтобы бросить вызов богу времени и провести несколько столетий в месте, которое он терпеть не может. Но Суил сделал именно это. Значит ли это, что в каком-то смысле он поступил правильно? Да кто мы такие, чтобы судить? И какое право мы имеем мешать ему воспользоваться единственной возможностью спасти его ребенка?

Я перевожу взгляд на Грейс, чтобы посмотреть, что об этом думает она, и вижу, что ее лицо застыло, освещенное разноцветными огоньками, все еще горящими вокруг нас. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что она думает сейчас о своих родителях – я вижу это по ее глазам, по тому, как сжаты ее губы, как стиснуты кулаки. Я знаю – она думает о том, поступила бы она так же, если бы у нее была такая возможность.

Так как, понимая ее горе, я могу не проявить такого же понимания к тому горю, которое терзает Суила?

Но прежде чем я успеваю что-то сказать – Грейс или Суилу, – она делает шаг вперед, и, хотя ее кулаки по-прежнему сжаты, взгляд ее решителен и тверд.

– Так нельзя, Суил. Это так не работает. Вы не можете просто взять и изменить мир из-за своей прихоти. Я точно это знаю.

– Вот тут ты ошибаешься. Как и все вы. – Он обводит нас всех взмахом руки. – Когда у тебя есть такая сила, мир работает так, как ты хочешь.

И, словно для того, чтобы проиллюстрировать это заявление, часовая башня появляется снова – на прежнем месте.

– И я пошлю к черту любого, кто скажет, что это не так, – рычит он. – Умирала моя дочь, а не дочь бога времени. Я бы нарушил ход чего угодно, – бросил вызов кому угодно, – чтобы спасти мою драгоценную Лорелею. И я готов сделать это снова даже после всех лет, которые я потерял здесь.

– А как насчет тех, чьи жизни ты разрушишь, если сделаешь это? – говорю я, думая об эффекте бабочки – и обо всех книгах о путешествиях во времени, которые я прочел. – Когда ты вернешься домой, ты, возможно, спасешь дочь, но при этом причинишь вред миллионам ни в чем не повинных людей.

– Моя дочь ни в чем не повинна! – рявкает он. – И какая разница, если для других людей что-то изменится? Если в своей новой жизни ты не встретишь свою теперешнюю пару, то не все ли тебе будет равно? Ты даже не будешь знать, что она существовала, а значит, не станешь горевать о ней.