Шарм

Я еще ничего не придумал, как, наверное, и остальные, но мой разум наконец включается, и в нем брезжит идея. Сначала я поворачиваюсь к Луми:

– У нас есть время – по меньшей мере двадцать четыре часа, – чтобы справиться с этим мудаком. Но, думаю, сейчас мы должны… сделать то, что необходимо.

У меня в горле стоит ком. Обычно я выражаюсь куда прямее, но я просто не могу сказать вслух, что нам надо похоронить тех, кого мы любим.

К счастью, остальные сразу же понимают, что я имею в виду.

– Здесь неподалеку есть парк, – тихо говорит Кауамхи. – Он не такой уж шикарный, но думаю, им бы там понравилось. К тому же там не так людно, как в том парке, что находится в центре города.

Несколько горожан уже вышли из своих домов, и они помогают нам перенести Оребона в парк. Тело женщины тоже унесли, должно быть, чтобы отдать его семье. Улицы все еще пустынны, и мы добираемся до парка без помех.

На краю парка стоит небольшой сарай для инструментов. Луми направляется туда, взламывает замок, и мы берем оттуда четыре лопаты.

У меня уходит всего несколько минут, чтобы выкопать маленькую могилку, в которую я опускаю ленту Дымки. Я выкапываю ее рядом с красивой цветочной клумбой, пока остальные копают могилу для Оребона.

Через пятнадцать минут после того, как мы оказались в парке, погребение завершено. Но, по-моему, этого недостаточно – ни для Дымки, ни для Оребона. Я ломаю голову, пытаясь выбрать стихотворение, которое можно было бы прочесть над их могилами, – что-нибудь из Томаса, Эмили Дикинсон, Лоуэлла или Харди, – но, прежде чем я успеваю сделать выбор, Кауамхи начинает петь.

Ее голос – низкий и проникновенный, она поет мелодию без слов, которая западает мне в душу, сжимает мое сердце. И каким-то образом она одновременно и усугубляет, и облегчает мою боль.

Грейс берет мою руку и целует ее. И ее поцелуй, как и песня, тоже трогает меня до глубины души.

Когда Кауамхи заканчивает свою песню, из ее глаз текут слезы. Луми обнимает ее.

– Мне нужно… – Ее голос пресекается.

– Я понимаю, – отзывается Грейс. – Думаю, нам всем нужна передышка. Давайте встретимся в гостинице через несколько часов. Тогда мы и решим, что делать.

Это хороший план, поскольку сейчас нам все равно не удастся придумать ничего лучше. Сам я чувствую себя как выжатый лимон, но я не хотел говорить об этом, пока у нас были неотложные дела. Должно быть, вид у меня тоже неважный, потому что Грейс берет меня под руку и ведет в сторону гостиницы.

Чем дольше я думаю об этом, тем сильнее убеждаюсь, что наше существование – и в этом мире, и в нашем – станет призрачным, если Суилу удастся преодолеть барьер. А значит, нам необходимо придумать, как ему помешать, и притом быстро.

Мне хочется сказать, что я подумаю об этом завтра, когда не буду чувствовать себя таким измотанным, но, по правде говоря, у нас нет времени.

Должно быть, Грейс думает так же, как и я, потому что она спрашивает:

– Как ты думаешь, мы сможем его убить?

– Если учесть, что он может сделать одной лишь силой мысли, то я уверен, что у нас мало шансов. Я хочу сказать, что возможно, если бы в этом мире у меня имелись мои магические способности…

– Тогда что же мы имеем? – спрашивает она. – Если в нашем распоряжении нет лучшего оружия на Земле…

– И худшего, – напоминаю ей я. Она прочла мои дневники, так что ей известно, что я мог бы обратить в пыль этого волшебника времени, только проникнув в его сознание и вобрав в себя его мысли. У каждого дара есть своя цена, говорил Ричард, и это цена моего дара. Я могу убить любого силой мысли, но затем мне придется носить этого человека в своем сознании всю оставшуюся жизнь. Отчасти потому мне так легко было предпочесть мучения помощи Сайрусу. А другая причина состояла в том, что я не психопат.

– Да, и худшего, – соглашается Грейс. – Но тогда что же мы можем использовать, чтобы победить его?

– Мечи? Скорость? Силу? – Это все, что приходит мне в голову, исходя из того, что мы наблюдали в Адари. Я при этом не могу не думать о том, что человек, который сумел все это придумать и осуществить, готов отразить и эти инструменты, и многие другие.

– Но должен же быть какой-то способ, – говорит она. – Иначе что? Мы просто сдадимся и позволим ему уничтожить все, что существовало последнюю тысячу лет?

Я не высказывал свои мысли вслух, но, похоже, Грейс думает так же, как и я. Очевидно, что Суил охвачен таким горем из-за смерти дочери, что не понимает, что произойдет, если он добьется своей цели. Или же ему плевать.

Так или иначе, дело плохо.

Когда мы проходим мимо заведения, где Грейс обычно пьет смузи, и видим, что оно все еще открыто, несмотря ни на что, я решаю зайти и заказать ее любимое смузи – номер три. Оно фиолетовое – как и все остальные, – так что я не знаю, что именно отличает его от остальных номеров в меню.

Мы поворачиваем за угол – мы уже почти добрались до гостиницы – и останавливаемся как вкопанные. Мы снова на площади, которая по-прежнему безлюдна и разгромлена. Обломки уже убрали, но многие здания разрушены или стоят обгорелые, сожжены и торговые палатки, везде валяются цветы и фонарики.