Шарм

– Ты можешь говорить так сейчас, но что будет, когда мы вернемся в Кэтмир? – спрашивает он. – Когда ты снова увидишь Джексона и всех остальных, и они все будут говорить тебе, какой я ублюдок?

– Ничего не изменится, все останется как сейчас. А если кто-то будет поливать тебя грязью, я объясню им, что ты не такой. И ты сам тоже сможешь это сделать.

Он смеется, но в его смехе нет веселья:

– Это будет чертовски нелегко, если учесть, что у меня, вероятно, не будет тела.

– Совсем? – Меня охватывает тревога. – У тебя совсем не будет тела? Никогда?

Когда он смеется на этот раз, в его смехе точно звучит веселье.

– Успокойся, Грейс. Я по-прежнему смогу…

Он замолкает, когда я закрываю ему рот рукой.

– Я не это имела в виду.

Он вскидывает бровь.

– Ну хорошо, – признаюсь я, чувствуя, что у меня горят щеки. – Может, в какой-то мере и это. Но это не главное. Главное то, что я беспокоюсь за тебя.

– Я тоже немного беспокоюсь за себя. – Он состраивает гримасу. – Я очень беспокоюсь из-за этого, но какое-то время мы сможем с этим жить.

Он подходит к книжной полке, на которой стоят самые старые книги, и снимает с нее том с поломанным корешком, выглядящий так, будто ему не меньше тысячи лет.

– К тому же это – мое пребывание в твоей голове – продлится недолго. Нам просто надо будет раздобыть несколько предметов, и тогда ты сможешь сотворить нужные чары и вернуть мне мое тело.

– Какие предметы? – спрашиваю я с любопытством и некоторой опаской. Я смотрела достаточно диснеевских мультфильмов, чтобы знать, какого рода предметы нужны для того, чтобы творить чары, и мне не очень-то хочется иметь дела с глазами тритона или с глазами каких-то других тварей.

– Не беспокойся. Среди этих ингредиентов нет ничего гадкого. Но один из них будет трудно добыть. Очень трудно. – Он делает паузу. – Хотя, вернувшись в наш мир, я, вероятно, вновь обрету мои магические способности, что облегчит дело.

– Нам станет легче добыть этот ингредиент? – с сомнением спрашиваю я.

– Да. – Он смотрит мне в глаза. – Хотя тебе, вероятно, не понравится, как я буду это делать.

Я сразу же понимаю, куда он клонит. И хотя та Грейс, которая только что попала в его берлогу, готова была скорее умереть, чем дать Хадсону какую-то власть над собой, нынешняя Грейс, которая так давно его любит, знает, что ему можно доверять как никому другому.

Поэтому я тяжело вздыхаю и говорю:

– Ну хорошо, хорошо. Если – хотя это очень большое «если» – тебе будет необходимо немного поуправлять моими мыслями или моим телом ради того, чтобы ты снова обрел тело, то ладно, так тому и быть. Я даю тебе на это свое позволение. – Я гримасничаю. – Но ты должен пообещать, что ты предупредишь меня прежде, чем начнешь что-то делать, хорошо? Ты должен будешь хотя бы дать мне знать, что ты собираешься делать.

– Если у меня будет такая возможность, я тебя предупрежу, обещаю, – серьезно отвечает он. Но затем улыбается и добавляет: – Хотя мне всегда хотелось узнать, каково это – уметь летать.

Мы оба смеемся, и он бросает книгу на диван, поднимает меня на руки, как невесту, и несет на кровать. Я приникаю к нему и подставляю лицо для поцелуя.

– На тот случай, если какое-то время мы больше не сможем этого делать, ты должен постараться, – говорю я ему.

– Непременно, – отвечает он, подняв бровь. И действительно старается.

Когда он наконец отстраняется, я говорю:

– Теперь у меня остается только один вопрос.

– И какой же?

– Как мне освободить нас из твоей берлоги? – Я оглядываю комнату, которая так долго служила нам домом, и мне становится немного грустно, потому я не знаю, увидим ли мы ее когда-нибудь снова.

Хадсон ласково улыбается мне, и я понимаю, что не важно, вернемся ли мы сюда когда-нибудь или нет. Потому что он действительно моя путеводная звезда, и я знаю, что где бы он ни оказался, я всегда буду хотеть находиться рядом с ним.

– Это нетрудно, – отвечает он. – Ты просто должна верить в меня.

– Я верю в тебя, – говорю я тянусь к нему, чтобы еще раз поцеловать его в губы. – И буду верить всегда.

Меня охватывает тепло, и я вбираю его в грудь. Я вбираю в себя улыбку Хадсона, его доброту, его сарказм и его любовь, а затем… все погружается в черноту.

Эпилог Я все вспоминаю

– Грейс –

ОСЕННИЙ СЕМЕСТР В УНИВЕРСИТЕТЕ

– Я помню, – шепчу я, когда всю меня заполняют воспоминания. – Боже, Хадсон, я помню все.

У меня дрожат руки, когда я беру его лицо в ладони. Я дрожу вся, когда в моей памяти воскресают воспоминание за воспоминанием – день за днем.

Глаза Хадсона широко открываются – шире, чем когда-либо прежде, и, когда он тянется ко мне, я вижу, что его руки тоже дрожат.

– Что ты имеешь в виду? Что ты помнишь, Грейс?

– Все, – повторяю я, когда воспоминания продолжают затапливать меня, словно теплый липкий мед. Их невозможно не замечать, на них невозможно не обращать внимания. – Мир Теней. Твою берлогу. – Я смеюсь, но мой смех больше похож на всхлип. – Пиявок.

С каждым моим словом шок постепенно уходит из его глаз, но когда я дохожу до пиявок, он вскидывает обе брови: