Шарм, или Последняя невеста

– Уйди, скотина, с дороги! – срывается с губ. – Даже спрашивать не буду, что ты здесь делаешь!

– Север, ты погоришь с таким подходом, – скалится мужик.

Наверное, мой взгляд сейчас способен убивать, потому толстяк не решается воевать и с сопением, как только бульбы не пускает из ноздрей, отходит.

Шаг вперед, и я попадаю в пятак яркого света. Пока глаза болезненно привыкают, вглядываюсь в муть перед собой и иду на голос Валерии. Она плачет, умоляет, унижается… А меня ломает от этого. Как девушка выживала рядом с этими тварями? Как не сломалась? Я бы уже чокнулся. Так я мужик, а она – хрупкое нежное создание. Наивная дурочка, что все еще верит, что мир – радужный и светлый. Хрен там!

Где был папаша, когда эта гадость поднимала на Леру руки? Неужто Валентина настолько изворотлива в постели, что можно было ей простить такое?

Невеста прижата к стене мачехой и двумя молодыми охранниками. Худая фигурка Леры завернута в белое атласное платье в пол с открытыми плечами, волосы подобраны наверх. Мне не снится: мачеха, и правда, решила ее насильно выдать замуж. Но за кого? За старика с пивным брюхом и столетней лысиной? Блять, вот же сучка… У меня невыносимо трещат нервы от всего происходящего, и от удара по кривому ехидному лицу мерзкой твари останавливают только мои принципы – не бить женщин – и испуганный синий взгляд Валерии.

– Отпусти ее, змея! – иду, отталкивая от себя возбужденных работников ЗАГСа: двух щуплых женщин. Они бросают попытки меня притормозить и стремительно отходят.

Охрана Валентины выступает вперед и перекрывает Валерию. Но я, все же, успеваю заметить на левой щеке девушки новое покраснение.

– Уйдите с дороги по-хорошему, – выдавливаю сквозь зубы. Кулаки хрустят, в голове гремит. Вытираю кровь с губы и иду на мужчин. – Или вы считаете, что эта сука, – тычок в сторону падлючей мачехи, – может бить невинную девушку и насильно выдавать ее замуж?

Переглядываются. Молодые, лица незнакомые, растерянные. Ну, решайте, на чьей вы стороне? Во мне столько гнева сейчас, что я невольно представляю кипящий котел, в который я бросаю всех обидчиков моей невесты.

Но охранники неожиданно расступаются, отчего Валентина роняет нижнюю челюсть и орет, как подрезанная курица:

– Уволены!

Проходя мимо ребят, я бросаю спокойно и уверенно:

– Приняты.

Говорить, кто я, не нужно: все и так знают. И журналисты тут, как тут… Камеры мерцают, слепят, и меня на миг, от шока, загоняет в темный угол подсознания. Покачнувшись, нахожу ладонью стену и прижимаюсь плечом. Сейчас рухну.

– Генри! Генри, я здесь, – Лера, отталкивая мачеху, ныряет в мои объятия. – Я рядом, – говорит тихо, чтобы слышал только я, и, коснувшись уха, добавляет совсем шепотом: – Объяви о нашей помолвке… Я согласна. Прошу, забери меня себе.

Дышу и сдавливаю ее собой, обвиваю, как лиана, не хочу отпускать. Так хорошо. Тепло. Надежно. Зачем кто-то пытается все разрушить? Почему лезут и пытаются нас ломать?

Думаете, деньги могут вас защитить? Раз богат и знаменит – ты всесилен? Как бы не так! Всегда найдется тот, кто выше, сильнее, ловче. Стоит только перейти дорогу в неположенном месте, как машина Судьба раздавит тебя и умчится с места преступления.

– Господин Север, может, поясните нам, что происходит и почему вы срываете свадьбу уважаемого человека? – ненавистный голос затыкает всем рот.

Люди притихают, охранники настороже, ждут приказа. Те двое, что пропустили меня, встают на нашу сторону.

Тонкие пальчики на моей талии горячие и влажные от слез, Лера прижимается сильней, будто хочет во мне спрятаться.

Поворачиваюсь к Валентине, отряхиваясь от назойливого желания уйти в себя. Моргаю, чтобы смахнуть напряжение и тик. Лера шепчет что-то, утыкаясь в мою грудь и тянет рубашку, комкает хлопок и шевелит губами: «Прошу тебя».

– Мне интересно, как вы собирались выдать Валерию замуж, если она МОЯ невеста? – чеканю, но сам вглядываюсь в лицо девушки. Заплаканная, испуганная – она такая уязвимая и настоящая, что у меня перехватывает дыхание. Как я ей пообещаю то, чего дать не смогу?

Валентина давится словами и театрально, будто подыхает, вцепляется в локоть сучки-дочери, что не сводит с меня голодных и мерзких глаз. Вот и расчет: выдать падчерицу за богача и еще сорвать куш, а мне подсунуть меньшую. Может, три дня назад я бы и согласился ради снятия проклятия, а теперь… Я не знаю, что делать теперь. Не могу отдать Леру: она моя.

Камеры усердно щелкают, слепят. Завтра вся страна будет знать о том, что здесь случилось.

Людей в зале становится больше. Мне неуютно, я хочу только одного – ти-ши-ны. Кровь согревает переносицу и измазывает губы, в волосах не то снег, не то грязь, спина мокрая и холодная, а на языке солено-терпкий вкус.

Валентина хватает кривыми губами воздух, а затем пискляво выдает:

– Неправда! Кольца нет, официальной помолвки тоже!

– Что за ересь? – бросаю ей в лицо, усмехаясь разбитой губой. Облизываю излишки крови и вытираюсь рукавом рубашки. – В наше время разве это обязательно? А кольцо, кхм, – стаскиваю мамино кольцо, что ношу на мизинце в ее память, – вот.