Шарм, или Последняя невеста

– Генри, – шепчет Лера и присаживается рядышком, гладит по щеке. – Не бросай меня. Я же… – она прячет глаза и ложится рядом. Прижимается щекой к груди. Ее пушистые волосы накрывают губы, и легкий аромат ромашки влетает в нос. – Я не выживу без тебя.

Не могу говорить. Меня давит осознание, что проклятие необратимо, и вот оно доказательство – я обессилен и изможден. Словно на шее тугая петля, и кто-то беспощадно тянет за края, сужая кольцо, сдавливая горло, сокращая мои минуты.

Первую неделю после похорон не прикасаться к Лере было очень сложно. Я знал, что не могу требовать близости, это было бы жестоко после смерти отца. Каждый день словно вбивал в мое сердце новый гвоздь, отчего оно сжималось и замедлялось, приближая быстрый конец.

Я думал, как освободить Леру от себя и не смог ничего придумать. Искал бабку, связывался с отелем, просил Филиппа помочь – никаких результатов, словно те женщины возле лифта мне привиделись.

И слова Валерии загоняют меня в тупик. А если невеста говорила правду, и у меня к ней вовсе не любовь, а влечение? Вдруг ее шарм намного сильнее моего проклятия? Как определить настоящие чувства или нет? Да и что это поменяет?

Пространное проклятие не дает мне возможности принять верное решение. Я не знаю, где подводные камни и не знаю, где правильный выбор, а где пропасть.

Нахожу руку невесты и, слабо сплетая наши пальцы, закрываю глаза. Слабость так сдавливает со всех сторон, что я не могу шевелиться.

– Как мне помочь? Что с тобой? – Лера плачет. Тихо, почти беззвучно, словно старается не показывать мне слез. Но я чувствую, как мокреет футболка под ее щекой.

– Лера… – шепчу.

Она приподнимается, подносит к губам ухо, чтобы разобрать слова. Мягкие волосы щекочут лицо и скользят по шее.

– Я проклят…

– Глупости не говори, – поглаживая мои плечи, Лера перебирает мою слипшуюся шевелюру, ведет мягкими подушечками пальцев по заросшим скулам. – Знаешь, я благодарна шарму, что он связал нас с тобой. Пусть бы он никогда не заканчивался. Чтобы остаться с тобой навсегда.

Меня пробирает дрожью. Отворачиваюсь и стискиваю губы насколько хватает сил.

– Но я буду рядом, – говорит уверенно Лера. – Я не оставлю тебя. Слышишь, хозяин ромашковых полей? Буду надоедать тебе, пока сам не вытолкаешь в шею.

Она поворачивает меня к себе, а я хочу воспротивиться, оттолкнуть, но сил, как у букашки, вообще нет.

– Спасибо, что ты есть, – мягкие губы касаются моих сухих губ. Теплый язык скользит по коже, и пробуждает во мне слабую волну желания.

Но Лера тут же отстраняется, помогает мне сесть выше и ставит на кровать поднос.

– Выпьешь шоколад, получишь еще вкусняшку. А то я смотрю больным поцелуи очень даже по душе, – она опускает взгляд и многозначительно показывает на приподнятое одеяло.

– Не просто по душе, – делаю глоток сладко-горького напитка, но говорю очень тихо, словно связки разорвались от напряжения, – а как панацея.

– Правда? – Лера придерживает чашку и следит, чтобы я не пролил на себя, но несколько капель все равно выскальзывают из уголков губ и стекают на подбородок. – Свинка, – слизывая шоколад, говорит Лера, а меня наполняет болезненным ощущением возбуждения.

Даже руку получается поднять и положить ей на затылок.

– Даже если буду лежать трупом, все равно буду тебя хотеть.

– Хуже не станет? – шепчет Валерия и приподнимает одеяло.

– Нет, но, – торможу ее на подходе, – сначала в душ. Я воняю, как бизон.

– Все что угодно, господин Генри, только бы ты поправился.

Знала бы она, как метко бьет, и что, для того, чтобы встать на ноги, мне нужно только одно. И от мысли об этом одеяло снова приподнимается, а пах стягивает тугим горячим узлом.

Доползаем до душа в обнимку. Легкие поцелуи и прикосновения немного подзаряжают мою батарейку, и я даже сам забираюсь в кабину, хотя тут же съезжаю на пол.

Лера раздевается и опускается рядом. Сняв шланг, спускает холодную воду и начинает меня отмывать. Так педантично и уверенно, что я отдаюсь ее ласке и воле полноценно.

– Что ты делаешь? – откидываюсь затылком на стену, когда она тянется за шампунем и касается своей обнаженной грудью моего плеча.

– Ухаживаю за тобой, – пожимает она худым плечиком и выжимает на ладонь много геля, а я любуюсь ее поднятой грудью и острыми сосочками. Тянусь и касаюсь пальцами.

– Мне жаль, что так с отцом, ромашка. Очень жаль.

– Генри, я справлюсь, – намыливая мне волосы, шепчет она, целует небрежно в нос. – С тобой мне ничего не страшно. Я была готова к этому. Мы пять лет боролись, я переживала его смерть с каждым приступом. Больно, очень, но нужно идти дальше.

– Знаешь, – терплю пока мыло сползает с лица и растворяется в водостоке. – Мои родители погибли, когда мне было двадцать. И я, – откашливаюсь, чтобы прочистить горло…

– Словно пережил это заново? – говорит Лера и садится передо мной на колени. Ведет мочалкой по груди, опускается на живот и осторожно ухаживает за бедрами, моет мне ноги, скользит пальцами по восставшему члену и мягко улыбается. – Ты же болен. Разве не должен он, – кивает вниз, – сейчас спать глубоким сном?