Шарманщик

– Не знаю, – мысли спутались. Джаад попытался вспоминать свои скульптуры. Попытался сосредоточиться на работе.

– Я ненавижу их, – сказала женщина. – Надеюсь, Тиний придет к власти и вернет все к прежнему порядку, что был до Легия.

– Я не хочу говорить об этом.

– Ты ни о чем не хочешь говорить.

– Что в этом плохого?

– Время тишины прошло, Джаад. Даже если в войне победит Рогил, ничто уже не будет, как прежде, – она коснулась его руки. Такое знакомое и такое забытое чувство. Джаад вздрогнул. – Раньше тебе нравилось меня касаться, – сказала женщина. – Скажи, Флаиа еще не выбросила мою скульптуру?

– Нет.

– Ты врешь. Я видела осколки… Хотя ты, наверное, уже не помнишь, как я выглядела прежде, – женщина грустно улыбнулась. – Скажи, когда ты последний раз выходил из замка? Когда был счастлив, наслаждаясь женщиной?

– Мы избранные, Бертина, а это значит, что у нас нет своей жизни. Мы живем для…

– Они ведь все равно начнут войну, – прервала его женщина. – Ты знаешь, что это так, и поэтому боишься. Твой колокол уже плачет, и ты знаешь, что не сможешь ничего изменить.

– Это всего лишь система.

– А ты сам видел их?

– Кого?

– Тех, кто будет воевать за нас. Тех, кто будет умирать ради нашей системы, чтобы смогли мы определить нового правителя.

– Легий говорил, что они глупые и примитивные.

– Когда ты меня бросил…

– Бертина…

– Я отдала свою жизнь системе…

– Бер…

– И я видела их, наблюдала за ними. И знаешь, что я поняла, Джаад? Мне их не жалко. Ни одной жизни. Я думала, что твой поступок сделает меня слабой, но я стала сильнее. Я была среди либертинцев и сравнивала их с нами, Джаад. И ненавидела их всем сердцем. Так же, как ненавижу каждого, кто похож на тебя или меня. И чем больше я об этом думала, тем сильнее во мне становилось желание увидеть, как прольется кровь. Наша кровь, Джаад. Мы пройдем с тобой рука об руку по полям сражений и будем видеть, как умирают ради нас те, кто для нас не более чем инструмент, игрушка, как та статуя с моим изображением, которую Флаиа разбила и выкинула. Всего лишь букашки, но они так похожи на нас, Джаад! И я готова увидеть их боль и страдания. Готова увидеть это, держа тебя за руку и наслаждаясь ужасом, которым будет охвачено все твое естество. Потому что все последние столетия ты не видел ничего, кроме своих статуй и слепой веры в Легия, в то время как я готовилась к этому дню, гуляя среди рек, которые вскоре вспенятся от крови и внутренностей убитых на полях либертинцев. Ты сделал меня сильнее, Джаад, и теперь я ничего не боюсь, даже увидеть твою боль и страдания. Понимаешь?

* * *

Запрокинув голову, Абак пыталась разглядеть зависший высоко в небе хрустальный замок.

– Думаешь, твой брат все еще там? – спросил ее Кариш, обнимая за хрупкие черные плечи.

– Думаю, да, – кивнула она.

Кариш промолчал. Он знал эту девушку всего три дня, но она уже иногда начинала казаться ему безумной. Сестра Джаада. Сестра верховного посланника в страну либертинцев, когда настанет час выборов и пробьет колокол священной войны.

– Когда-то давно он часто навещал меня, – рассказывала Абак, когда они с Каришем лежали на покрове из свежей жимолости под вечнозелеными лиственными деревьями. – Он приходил с женщиной по имени Бертина. Она была намного старше его, но мне она нравилась. С ней было легко общаться, и я верила, что она никогда не причинит вреда моему брату, никогда не заставит его страдать. Это было в ее глазах – любовь и забота, как в глазах Джаада, когда он лепил свои скульптуры. Но потом он оставил ее. Увидел, как стареет ее тело, и испугался этого, ушел к более молодой и сочной. И с тех пор я больше никогда не видела его, но он там, в хрустальном замке. Я знаю это. И надеюсь, когда закончится священная война и миссия, дарованная ему Легием, будет выполнена, он вернется ко мне, в наш дом, где мы снова сможем быть вместе, – Абак мечтательно закрыла глаза, вспоминая далекие времена, оставшиеся в незабытом прошлом. – А может быть, – сказала она, – никакой войны и не будет. Хотя бы в память о Легии.

– Но кто-то ведь должен владеть Саддуком, – возразил Кариш.

– Саддук никому не принадлежит, глупый. Это всего лишь энергия, всего лишь сила, которая питает наш мир. Мы открыли ее, и она принадлежит всем нам. Таков закон… Впрочем, как и священная война, – Абак тяжело вздохнула. – Хотя иногда мне жалко тех существ, которые вынуждены убивать ради того, чтобы определить нашего правителя. Ведь их жизни так коротки по сравнению с нашими!

– Зато их в десятки тысяч раз больше, чем нас. К тому же они всегда что-то получают от этих войн.

– Но ведь это всего лишь оружие. Мы даем им то, чем они должны убивать друг друга. И лишь когда заканчиваются войны, они учатся применять подаренную им мощь во благо. Страшно даже подумать, что когда-то мы были такими же.

– Тогда думай, что когда-то они смогут стать как мы. Ведь мы заботимся о них.

– И учим убивать друг друга.

– Либертинцы всегда убивали друг друга. Это у них в крови.

* * *