Шартрская школа

Заметь, что почти всякая тварь, как требует смысл природного ее состояния, согласно обнародованному мною указу исполняет законные свои обязанности в моем отношении. Небосвод, вседневным круговращением обходя вселенную, не по вздорному обычаю вращения, но по наказу моего научения, откуда выходит, туда и возвращается, и куда движется, оттуда и выходит. Звезды, на почесть небосводу блеща, убранством своим его облекая, свершая краткие переходы своего поприща, различным круженьем пространство его измеряя, несут службу для моего величества. Планеты же, как постановлено выпущенным мною указом, стремлению небосвода противостоя, встречным движением странствуют к своему восходу, а потом возвращаются домой, в область своего заката.

А воздух, моею наукой наставленный, то благосклонным ветерком радуется, то, словно сострадая, плачем туч заливается, то сварою вихрей гневится, то молниями озаряется, то грома грозным ревом сотрясается, то в печи тепла согревается, то в строгости стужи суровеет. Птицы же, несущие печать разных природ, под моим началом и водительством, на веслах крыл[970] воздушные стремнины переплывая, с сердечным желанием внемлют моей науке.

Благодаря моему посредническому вмешательству море, скрепленное с землею прочными узами дружества, не дерзая нарушить обязательство обещанной сестре верности, страшится, выйдя за пределы предначертанного уклонения, уклониться в обитель земли. По определению моей воли, однако, оно то раздражается гневом ненастья, то возвращается к тихости безветрия, то набуханьем гордыни вздымается наподобие горы, то вытягивается гладкой равниной. Рыбы же, связанные изъявлением моих желаний, страшатся пренебречь канонами моих правил.

Кроме того, по велению моего указа в некоем супружеском объятии сочетаются ливни с землею, которая, трудясь ради произведения потомства, в неистомных родах не перестает порождать различные виды вещей. Земные животные, под моим распоряжением и вниманием, приносят свою послушность в разных служениях. А земля то сединой снегов белеется, то кудрями цветов покрывается. Лес то прядями листвы увенчивается, то под острою бритвой зимы плешивеет. Зима погружает в утробу матери-земли семена, погребенные в ее лоне; весна их, заточенные, из темницы освобождает, лето греет жатву, осень являет свое изобилие.

Но зачем я позволяю стезе моего рассказа уклоняться ко всем этим предметам? Один человек, презревший стройность моей кифары, под лиру делирического Орфея делирит[971]: ибо человеческий род, из своей родовитости выродившись, в конструкции рода варварствуя[972], Венерины правила извращая, пользуется неправильным метаплазмом[973]. Так человек, Тиресию подобясь[974] в Венериных беззаконствах, прямую предикацию меняет своим переложением, пренебрегая порядком. Отступая в своих уклонениях от Венериной орфографии[975], оказывается он софистическим фальсиграфом. Избегая последовательной, аналогической стези Дионина искусства, впадает он в порочную анастрофу[976]. И в таковом построении меня расстраивая, в своем синерезисе он грозит мне тмезисом[977].

Досадно мне, что столькими красотами и привилегиями пожаловала я природу по большей части таких людей, кои честную почесть злоупотреблением обесчестили, кои благообразие образа Венериным образованием обезобразили, кои цвет красоты притираньем блудодейного вожделения обесцветили, кои цветок красы, в пороках зацветая, обесславили.

Зачем божественною славою обожествила я лик Тиндариды, которая употребление красоты заставила уклониться к злоупотреблению срамоты, когда, царственного брака обет отметая, с нечестивым Парисом сочеталась? И Пасифая, неистовством гиперболической Венеры понукаемая, под видом мнимой коровы с грубою тварью скотскую свадьбу справляя, гнуснейшим паралогизмом для себя заключая, изумительным для быка заключила софизмом[978]. И Мирра, подстрекаемая жалами миртовой Киприды, в любви к отцу отпав от дочерней любви, с отцом исполнила занятье матери. Медея же, собственному сыну мачеха, чтоб бесславное Венерино заданье свершить, сокрушила славное Венерино созданьице[979]. И Нарцисс, коему отражение сочинило второго Нарцисса, пустою тенью помраченный, уверовав, что сам он — другой, в опасную вдается любовь — себя к себе. И многие иные юноши, по моей милости славной красой облеченные, но упоенные жаждою денег, заставляют свои Венерины молоты нести службу наковален.