Шартрская школа

Выкован был человек с величайшим стараньем Природой,
Главного мастера он шедевром истинным стал.
Сделать жилищем своим сама голову мудрость решила,
Как полагают, и в ней создала три покоя себе.
В каждом покое живет душевная сила, бессменно
Функцию каждая в свой черед исполняет свою.
Память живет позади, та, что наблюдает, в передней
Комнате, и промеж них непраздный устроился ум.
Вместе с ними взялись за труд пять помощников славных —
10 Чувства: они познают все, что внешний приносит им мир.
Словно посланник, стучит чувство в дверь, вызывает в покое
Ум пребывающий, чтоб он верно судил о вещах.

Нерв, что свеченьем своим освещает глаза, получает

Силу из мозга свою — она и струится, как луч.
Внутренний свет, из души исходящий, встречается смело
С огненным солнца лучем и с сияньем эфирных светил.
Встреча эта дает и силе зренья и свойствам
Первопричину саму их бытия и предмет.
Внутренний луч острием своим формы вещей достигает,
20 Чтобы сейчас же о них надежно и верно судить.
Не одинакова все ж основательность этих суждений:
Зренье слабеет порой, иногда ж во всю силу горит.
Белое легче ему ухватить и свое же подобье,
На непохожую вещь оно вяло, без смысла глядит.
Блеску приятно в гостях у блеска, а свету — у света,
И бесполезно глазам напрягать свои силы во мгле.
Если отполировать шара поверхность — такую
Форму особенно глаз ценит в теле любом:
Плоскость зеркальная вещь отражает в образе верном,
30 Кроме того и легко двигаться может она.
Блеск и движенье глаза одинаково красят, не зря мы
То и другое легко в их природном устройстве найдем.
Чтобы случайно их свет ничто повредить не сумело,
Семь оболочек его надежно скрывают внутри.
Лес из бровей заслонил глаза от напастей: такому
Нежному органу есть чего опасаться всегда.
Кстати не зря ведь их два: если один заболеет,
Тут же на помощь ему в работе приходит второй.
Веки усталым глазам — для отдыха мягкое ложе
40 В час, когда должный покой сон долгожданный несет.

Солнце, глаз мира сего, звезд всех насколько достойней,

Сколь полноправно своим оно может и небо назвать,
Столь же достоинством все затмевает зрение чувства,
Так что на нем лишь одном и зиждется весь человек.
Как-то пришлось отвечать Эмпедоклу, в чем смысл его жизни,
«Чтобы на небо смотреть, отвечал он, без звезд я никто».
Портит слепая рука свой труд, заплетаются ноги,
Словно в хмелю, если свет им обеим не светит во мгле.

Слух себе место нашел пониже, ведь чести в нем меньше,

50 Чуткость слабее его, не так он полезен во всем.
Звук по трохее течет, воздух пустой выгоняя,
Тот, потревоженный, в свой черед гонит воздух другой,
Так и стремится волна, пока не достигнет пределов,
Ей предназначенных, и на них не утихнет совсем.
Воздух дает вещество, а органы тела подспорье,
С тем, чтобы звук, через них проходя, превращался в слова.
Звуки чеканя, язык, постепенно их в речь превращает,
В этой работе своей он не хуже молота бьет.
После усилий таких вырывается голос наружу,
60 Четкий и ясный, ушей он достигает легко:
Здесь он как бы в гостях, ожидает в передней приема,
Просит впустить, и его приглашают в покои войти.
Слово звучащее и ритм его остаются снаружи,
В ухе, а смысл меж тем входит в глубины ума.
Внутренний мир языком открывается, внешний же ухом:
Оба тех органа друг без друга не могут служить.
В ухе — извилистый путь, идя по нему, вредоносный
Воздух холодный едва ль без труда сможет мозга достичь.
Слабости этой не зря опасалась Природа, за тем и
70 Столько изгибов тропе слуховой прочертила внутри.

Все, что Рим преподал, все, что изучили Афины,

Что из халдейских наук досель сохраняет восток,
Что Аристотель познал своею божественной мыслью,
Пифагорейская рать иль Платона сонм учеников,
Все процветающие в Галлии тонкости мысли,
Все, что находят врачи на Лигурийских брегах,
Слух открывает, иначе просто исчезла бы втуне
Самая мудрая мысль, если б был глух человек.

Пусть и законный творец и соратник подлинных знаний,

80 Столь же опасным врагом может стать, как мы знаем, язык.
Всякий раз, как он со зла ревнивому уху нашепчет
Что-нибудь колкое и ядом пропитанный слух,
Братьев склоняет к вражде, дружбы узы святой разрушает,
Верность сводит на нет, мужа разводит с женой,
Вора выводит в поля, спор — на площадь, а город — на распрю,
Тайну спешит рассказать, и не возвращает долгов.
Родственен влаге, с водой дружен вкус, не случайно ведь, право,
То, что наш чувствует рот, всегда жидкость содержит в себе.
Нёбо нежнейшее в дар нежнейшему чувству Природа
90 Преподнесла и едой столь же вкусной питает его.
Бедный пусть будет еще бедней, прозябая в безвкусье:
Чувствовать может умом он то, что не чувствует ртом[320].
Вкус загоняет нам дичь, вкус у воздуха птиц отнимает,
Вкус, наконец, океан бороздит, чтобы рыбу поймать.
Гибель голод несет, проникая в богатые кухни,
Но и в лачуге простой не менее пагубен он.
Деньги транжирит и все, что накопил, растеряет
Тот, кто к соблазнам стола сверх всякой меры привык.

Между панхеей[321]

должны выбрать и ароматом надежно100 Ноздри, ведь мозгу одна вредит, помогает — другой.
Запах рождается там, где загрязняется воздух,
Если он чист, носу в нем не уловить ничего.

Даже слабее, чем вкус о еде судит, чем обонянье

Запахи может ловить, осязанье способно служить.
В спальне сраженья ведя, оно неге любовной послушно,
Здесь на разведку его положиться можно вполне:
Вот безупречный живот обнаружен под грудью упругой,
Здесь же девичий стан нежное красит бедро.

Следом за мозгом идет субстанция славная сердца,

110 Ведь в нем и для головы жизни источник сокрыт:
Тело питающий огнь, жизни самой восприемник,
Чувства рождает оно и в согласье приводит их все.
Узел в телесной сети здесь главный: артериям — якорь,
Корень для нервов и руль, для вен пролагающий путь.
Нашей природы устой, король, основатель, диктатор,
В теле сердце живет, как патриций в столице своей.
Слуг своих — чувства — оно посещает и органы: каждый
Под руководством его свое дело бессменно вершит.
Скрыта глубоко в груди сердца святая обитель,
120 Царская цитадель, императорский трон.
Форму оно приняло от огня, этой братской стихии:
Так же вершиной своей сердце схоже с копья острием.
То, что пылает, огнем собственным может обжечься:
Влажные легкие здесь помогают пожар затушить.
Воздуха легче, они мягким кругом сердце обходят,
Жар утишая в груди холодом влажным своим.
Именно здесь неспроста, под родительским кровом согретый,
В пламенном сердце приют найдя, нарождается гнев:
Стоит чему-то задеть слегка сердце, и вот уж по членам
130 Всем разливается он, как в половодье река.
Если ж стреножить его, не смиряется, но умирает,
Словно почуяв ту боль, что придется ему претерпеть.

Мозг — силой влаги, огнем — сердце создано, их же смешеньем

Печень мягкую кровь воздушная создала.
Выпуклой формы она, внутри полая, и диафрагма
Справа, а слева ее селезенка с желудком хранят.
То, что подносит рука ко рту, то, что жуется зубами,
Варит желудок, идет именно в печень потом.
Пищу приняв, она ей придает новый облик, и, крови
140 Цвет обретая, уж та в химус тела превращена.
Вены отсюда бегут, как дорожки, по всем направленьям,
Каждому члену неся должную жидкости часть.
Жидкость, как только пройдет очищение вновь, выбирает
Печень лишь лучшее в ней, пусть и вся она хороша.
Важное дело она поручает затем селезенке:
Кровь избавлять та должна от пороков и грязи любой,
Чтобы лишь чистая кровь, соки чистые только питали
Тело, сеньора их, чтоб аппетит его утолить.
Так и задумано все: котелком пище служит желудок,
150 Поваром — желчь, а следит печень за кухней своей.
С печенью рядом свой дом вожделенье находит с рожденья,
И плоти нашей тиран беспощадный — любовь.

Тела последний предел пах сладострастный венчает,

Тесно примкнувши к нему, скрыто срамное под ним.
Радость, однако, дарит и пользу большую приносит
Труд их, покуда вершим он с должным уменьем и в срок.
Чтоб не окончился век и не прервалось рожденье,
Мира порядок благой хаос чтоб не поглотил,
Гениям дело свое — двум близнецам, как и прежде, —
160 Препоручила навек Фетура, богиня плодов:
Смерть вызывая на брань, брачным бряцают оружьем
Оба, природе самой даруя спасенье и жизнь[322].
Не позволяют они умирать тем, кто смерти подвержен,
Так что не может она человека искоренить.
Член сам выходит на бой против Лахезис, вяжет прилежно
Нити, что злая рука Парки успела рассечь.
В чресла кровь сверху течет, жилище мозга покинув,
Здесь белый цвет обретя и семенем став, наконец.
Жидкость без устали ту производит матерь-Природа,
170 Чтобы в потомстве своем мы облик узрели отцов.

Так, изливаясь в себя самое, выживает природа

Мира, в теченье своем навсегда пропитанье найдя.
Сколько ни стерпит потерь, даже крайней точки достигнув,
Все же не гибнет она в бессчетных смертей череде.
Вовсе не то — человек, он изменчив по разным причинам,
Тленное тело его уходит со смертью навек.
Слаб и беспомощен он, еду ищет повсюду, скиталец,
Жизнь коротает, пока один день не вернет его в прах.
Члены, в которых нужды никакой не бывало у мира,
180 Физис за тем и дала, чтобы жизнь ему облегчить:
Стражем верховным — глаза, уши — отслеживать звуки,
Ноги — по миру ходить, и руки — на все мастера.