Шатровы (Книга 1)

"Вечером я повидаю нашего Друга".

Заклинает супруга императора все о том же, о том же:

"Только верь больше и крепче в нашего Друга (а не в Трепова)".

И вот уже как бы полное, абсолютное слияние себя с Распутиным: "я" и "Он" - одно.

"Слушайся м е н я, то есть н а ш е г о Д р у г а, и верь н а м во всем".

Кто же он был, этот поистине феномен последнего царствования? Ведь сказал же о нем один из послов великой европейской державы: "В России нет Синода, в России нет царя, нет правительства и Думы! В России только есть великий Распутин, являющийся неофициальным патриархом церкви и царем великой Империи".

... - Обкапает за чаем свой палец вареньем... рядом - княжна, дочь одного из великих князей, собачкой глядит ему в глаза... Повернется к ней: "Княгинюшка, унижься: оближи!.."

- И что же?

- С радостью повинуются. Другие прозелитки с завистью смотрят: возлюбил!.. В баню... - Но здесь Кошанский вовремя остановился, взглянул на Раису. - Словом, проповедь его такая: смиритесь, согрешайте, ибо, сознавая себя греховным, тем самым уничтожаете в себе гордыню...

Увлекшись рассказом своим о Распутине, Анатолий Витальевич почти и не заметил, что рядом с Раисой примостилась и его собственная дщерь, только-то вернувшаяся с катания на лодке. Но она тотчас же и напомнила о себе. Испустив нарочито томный, озорной вздох и как бы с протяжною изнегою в голосе, Кира прервала в этом месте рассказ своего родителя:

- Хоте-е-ла бы я познакомиться с этим обаятельным старцем!

Хотя и привыкший ко всем и всяческим экстравагантностям дочери, Кошанский на этот раз был смущен:

- Ки-и-ра!

Другие поспешили своими новыми вопросами замять ее выходку:

- Сколько же ему лет, этому старцу?

- Точно не помню, но когда он появился впервые при дворе, было ему что-то около тридцати.

- Хорош старец!

Тут вступил со своими пояснениями отец Василий:

- Видите ли, в чем дело, господа: это звание - старец - отнюдь не от возраста преклонного дается, хотя, конечно, в большинстве таковых случаев совпадает. Старчество издревле существует в скитах и при монастырях нашей православной церкви, - вспомните хотя бы старца Зосиму у Достоевского, в "Братьях Карамазовых"... Однако и некоторые секты, вплоть до изуверских, также имеют обычай "старчества": это есть как бы духовный путь некий и учительство духовное...

Кто-то спросил о внешности Распутина.

Кошанский развел руками.

- Как я вам уже докладывал, я не имел счастья видеть сие феноменальное явление нашего русского мира... Но, как приходилось слышать, - всклокоченная бородища, волосы длинноваты, на прямой пробор... Глаза... как будто синие.

Доктор Шатров слегка покачал головой:

- Нет, это не совсем так. - Он сощурился, словно припоминая. - Я бы сказал: бледно-льняного цвета, то есть, как цветочки льна. Только еще жиже, бледнее и с примесью зеленоватого.

Все оборотились к нему. Кошанский даже отступил, актерски вскинув руки:

- Боже мой! Что я слышу? Так вы, значит, созерцали, Никита Арсеньевич, это отечественное чудо природы? Вот не знал! Да я тогда бы и не позволил себе столь долго занимать внимание нашего дорогого общества... Созерцали!.. Так, так... любопытно!

- Не только созерцал, но и провел в беседе с ним часов около двух.

Удивлен был и сам Шатров-старший:

- Никита, да ты, оказывается, молчальник! Право. Ни мне, ни матери никогда ни звука!

Никита горько усмехнулся:

- Грустная материя, отец!

Матвей Матвеевич Кедров коротко рассмеялся:

- Вернее, гнусная.

Никита молча, наклоном головы, с ним согласился. И все же, несмотря на крайнюю его неохоту, его заставили-таки рассказать о его встрече с Григорием Распутиным.

Встреча эта произошла чрезвычайно просто. У Никиты, как завтрашнего молодого врача, а главное, как сына богатого сибирского промышленника, в Петрограде было немало знакомств и среди замкнутого аристократического круга. Однажды его настойчиво стали звать в некое семейство. Вдова и две взрослые дочери. Девушки, что называется, были на выданье, и, может быть, потому именно и зазывали в этот дом Никиту.

... - Сидели, беседовали в гостиной. В столовой сервирован был чай. Казалось, кого-то еще ждут. Звонок. И вот уже в передней гудит чей-то голос. Хозяйка и старшая из дочерей бросились туда стремглав. Входит, Распутин. Перекрестился на иконы. Сотворил краткую молитву. И - "Мир дому сему!" Широким крестом благословил всех троих. Мать сдержанно, но почтительно склонила голову. Он подошел сперва к ней. Обнял ее за плечи. Расцеловал троекратно - со щеки на щеку. Похлопал слегка по спине. И отстранил: "Ну, ладно, ладно".