Шатун

— Порядка нет, — кивнул головой Хвет. — Ныне родовая старшина гребет все под себя. Ганы службы от простых хазар требуют, а ущерб семье за потерянную жизнь возмещать отказываются. Потому и уходят из рода люди, живут наособицу. Я вот тоже ушел от своего гана и пристал к Горазду, хотя он мне не родович. Но ведь и ты боготуру чужой?

— Моя семья давно уже откололась от рода, — вздохнул Садко. — Служим тому, кто больше заплатит.

— Рушим порядок, заведенный богами, — подхватил Хвет. — И мечники рушат, и хазары рушат, и ганы, и божьи ближники. А что до кагана Битюса, то он других не умнее. Власти и золота возжелал каган, потому и поклонился пришлому богу. Мы не одобряем кагана, мечник, но и ведунов тоже благодарить не за что.

— Своим умом надо жить, — сказал Глузд, внимательно слушавший спор Садко с хазарами. — Но для хорошей жизни одного ума мало. Без серебра быстро протянешь ноги. Я бы, может, осел в городе и семьей обзавелся, да мошна пуста. Остается либо в бродяги идти, либо в ушкуйники. Вдруг улыбнется удача.

— Скорее голову потеряешь, — усмехнулся Садко.

— А куда деваться, — Глузд развел руками, — я ведь с младых ногтей мечник. Земледельца из меня не получится, ремеслам не обучен. Вот и думай тут. Хотел к гану Горазду пристать, но видишь, как все обернулось.

— Горазд сам виноват, — сказал Садко, — пошел по чужую шерсть, а вернулся стриженым.

— Да какая на твоем Торусе шерсть, — махнул рукой Брех.

— Не в Торусе дело, — понизил голос Садко, — просто из его городца тянется тропка к Листяниным схронам. А богаче Листяны Колдуна не было человека в округе.

Хвет вопросительно глянул на Глузда и Бреха, ожидая объяснений. По лицу хазара было видно, что его заинтересовали слова Садко.

— Слышал я о Листяниных схронах, — почесал затылок Глузд, — приказный Сорока обмолвился как-то. Но мы с Брехом решили, что все это глупости.

— А шатуненок, это тоже глупости? — рассердился Садко. — Почему тогда в него так вцепились ган с купцом? И зачем Горазд привечал братана шатуненкова?

— Какого братана? — не понял Хвет.

— Осташа, — пояснил Садко. — Только этот хитрован обвел вокруг пальца и ганов, и купцов, и боготуров и сам нацелился на Листянины схроны.

— Найдется управа и на Осташа, — пообещал недобро Глузд. — Всех не обманет.

— Тут не в Осташе дело, а в его братане, — пояснил Садко. — Шатуненок — сын оборотня и тесно связан с нечистыми.

— А без шатуненка нельзя добраться до тех схронов? — спросил Хвет.

— Как ты до них доберешься, если дороги туда никто не знает, — усмехнулся Глузд.

— Выследить их надо, — сказал Садко, — они нас выведут к схронам.

— Рискованное дело — связываться с нечистыми, — покачал головой Глузд.

— Зато в случае удачи золота нам хватит на всю оставшуюся жизнь, — проговорил задумчиво Брех.

— Тогда и думать нечего, — встрепенулся Хвет. — Проследим отроков, а там увидим, что получится.

Хвету никто из товарищей не возразил, а Садко и вовсе обрадовался, что приобрел надежных союзников. Договорились, что следить за Осташем будут с трех сторон, стараясь с ним не сближаться, ибо отрок хорошо знал всех пятерых и мог, заподозрив слежку, принять необходимые меры.

Довольный Садко не стал ждать рассвета, а отъехал еще потемну, решив сесть в засаду вблизи городца. Глузд молчал до тех пор, пока у подножия холма не раздался топот копыт, а потом сказал, качая головой:

— Каким был Садко простаком, таким и остался. Головы бы нам не потерять, гоняясь за оборотнями и их кладами. По мне, лучше синица в руках, чем журавль в небе.

— Осташ от нас никуда не уйдет, — возразил товарищу Брех. — Похоронить его мы всегда успеем. А если до схронов доберемся — в золоте будем купаться.

Глузд хоть и сомневался, но чувствовалось, что и его захватил азарт охоты за схронами. Когда еще такая возможность представится, чтобы одним махом обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь. Доля, что у хазара, что у мечника, незавидная: если не сложишь в битве голову, то будешь доживать жизнь в бедности, мучаясь от ран. Сколько таких незадавшихся судеб у всех сидящих у костра людей на памяти — не пересчитать.

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать, — тряхнул кудрями Хвет. — Хоть знать буду, что умер за свою удачу, а не за ганскую.