Щемящей красоты последняя печаль

Был у меня такой супружник, —
Бутылок больше, чем стаканов.
Но, парадокс, был чистым нужник,
Супружник не казался пьяным.
Глаза немного стекленели,
Он тормозил и заикался,
Но, как моряк, он знал все мели
И никогда не спотыкался.
Мы нарожали с ним детишек, —
Недалеко ушли от папы.
И хоть читали много книжек,
Растили головы под шляпы.
Я нагло думала поправить
Своей генетикой ущербность,
Но дурака нельзя заставить
К наукам проявлять прилежность.
Детишки не желали биться
И умножать вселенский разум.
Зачем, скажите мне, учиться,
Когда украсть возможно разом.
И дети бывшего парторга, —
А их так много в наше время, —
Намоют денег хоть из морга,
Такое подрастает племя.
Им жалость ведома едва ли,
Они под солнцем знают место,
Поскольку сами не страдали,
Им боль чужая не известна.
Они хотят всего и сразу,
До стариков им есть ли дело?!
Какая ж я была зараза,
Куда, скажите, я глядела?!
Теперь живу в казенном доме
И никому нужна не стала,
А муж мой бывший в пьяной коме
Лежит обычно у вокзала.
Снимаю зубы и протезы,
Мочу печение в бульоне,
Портрету матери Терезы
Молюсь в старинном медальоне…
И вообще я всем довольна,
Вот только ноженьки не ходят…
А дети, дети — это больно,
Но боль когда-нибудь проходит!

«На главном кладбище столицы…»

На главном кладбище столицы,
Где шаг чеканят часовые,
Привыкли мы страной гордиться
И возлагать цветы живые.

Музей мадам Тюссо имеет

Все одиозные фигуры…
Те, кто в стене Кремлевской тлеют, —
Отцы родной мануфактуры.

Видал ли кто таких злодеев

И бесшабашных хулиганов,
Убийц и преданных халдеев,
Начальников и первых замов!

Они под звездами томятся

Вокруг удушливого тела,
Былые подвиги им снятся, —
Опричнина и слово с делом.

И пепел мне стучится в сердце

Тех, кто лежит вдали отсюда,
Кому под звездами согреться
Не суждено из ниоткуда.

Их даже опознать не в силах!

Да нужно ли сейчас кому-то
Копаться в брошенных могилах,
Когда у власти дел до шута!

И до живых дойдут ли руки

У шайки жуликов-министров,
Грустить им некогда со скуки,
Фортуна развернется быстро!

Тогда прощай, пиши — пропало,

И без дворцов остались детки…
Народ привычней, — горя мало, —
И разум, как у табуретки.

Любовь к отеческим гробницам

Давно в народе миновала,
Но есть одна, он ей гордится,
Её всегда на всех хватало,

Как пантеона под зубцами

Бойцов позорной, горькой славы, —
Набитыми трухой орлами
Давно погубленной Державы!

Лабиринт подсознания