Щенки Земли

Господин Ганимеда, давший нам с Плуто начальное образование, не был большим люби­телем археологии, поэтому в его владениях стояло всего несколько реконструкций, которые не имели чисто утилитарного назначения, – уменьшенная копия Хэмптонского Двора, пара палладианских вилл и кое-что еще в том же роде. Ничего монументального. Прежде всего нас по­разили пропорции собора Святого Джона, – в этом сооружении, пожалуй, и не было ничего примечательного, кроме пропорций. Простоватое, но невообразимо большое здание. С отвис­шей от страха челюстью и учащенно бьющимся сердцем я расставил руки, пытаясь обхватить одну из гигантских колонн заднего нефа. Она оказалась холодной на ощупь и немного пока­лывала: несмотря на то, что она производила впечатление каменной, в действительности это было почти совсем не вещество, а чрезвычайно мощное силовое поле, одетое в кожуру толщи­ной в одну молекулу. Именно театральность этого метода строительства (хотя должен заве­рить вас, что иллюзия получалась полной и исполнение было безукоризненным) лежала в ос­нове безразличия Господ к вопросам «архитектуры». В таких условиях щедрость могла быть принята за даровитость, а вкус вообще мог остаться незамеченным.

Хотя собор оказался пуст, что-то заставило нас с Плуто в нем остаться. Громадные размеры пространства как бы показывали нам наши крохотные проблемы в перспективе. Что мы такое под столь высокими сводами? Эти размеры предназначены богам, их назначение – вместить любовь богов к прихожанам. Самый лучший Бог – просто самый большой.

(Прошу простить мне, дорогой читатель, эти небольшие отступления от прямого пути повествования. У моей теологии особый норов, и мне еще предстоит научиться держать ее повод покрепче.)

Вскоре после нас в соборе появилась одинокая прихожанка: молодая леди неопреде­ленного возраста (я дал ей восемнадцать, но вполне мог ошибаться) в невероятного покроя одежде, а ее бледности позавидовала бы любая гейша. Она перекрестилась и пошла по цен­тральному проходу такой нетвердой поступью, что при каждом ее шаге делалось страшно – не упадет ли, хотя широкая юбка с кринолином могла бы смягчить удар об пол. Черные во­лосы прихожанки были искусно уложены в сложную прическу, венчавшуюся шляпкой еще более сложной конструкции – неимоверное переплетение ткани, цветов, драгоценностей и папье-маше; в привлечении внимания верующих это сооружение могло бы соперничать с ал­тарем. Стало даже немного стыдно, что, кроме нас с Плуто, некому восторгаться его велико­лепием. Когда явившийся нам крик моды добрался до самой передней скамьи нефа, его но­сительница опустилась на колени (мне сперва показалось, что она все-таки упала), достала из сумочки небольшую книгу в черном переплете, открыла ее и углубилась в набожное чтение.

Мы почтительно приблизились к ней, сомневаясь, правильно ли было появиться в та­ком месте неодетыми. Это было моим первым в жизни ощущением вины, и оно мне не по­нравилось.

Плуто робко протянул руку и осторожно потянул леди за пышный рукав, чтобы при­влечь ее внимание, и эта женщина (теперь было заметно, что она не столь молода, как пока­залось сначала) удостоила нас своим холодным взглядом.

– В чем дело? Вы не видите, что я читаю? Почему бы вам не побеспокоить какого-нибудь робота? Они для этого и существуют. Ну, полно стоять разинув рты. Что вам нужно? Говорите!

– Бога ради, мисс, – заикаясь, заговорил Плуто, – мы новые щенки и не знаем, куда идти.

– К роботу, конечно. Неужели я похожа на робота? Или это место, – державшей ма­ленькую черную книгу рукой она обвела громадное пространство собора, – напоминает классную комнату?

– Не могли бы вы отвести нас к роботу? Видите ли, мы заблудились.

– Отвяжитесь! – воскликнула женщина

С первого взгляда было ясно, что с Роксаной Пруст происходит что-то страшное. Под меланхолией, которой она окутывала себя, таилась бушующая агрессивная сила.

Почти постоянно ее обуревали эмоции. Казалось, ей совершенно безразлично, какого они свойства, лишь бы их было как можно больше и кипели бы они как можно дольше. Еще до того, как мы отвлекли ее от чтения, она плакала над книгой, и даже когда стала отчиты­вать нас, в уголках ее темных глаз подрагивали слезинки. Кожа возле глаз сложилась в це­лую дельту морщинок, словно в напряженном стремлении в любой момент выдавить слезу. В профиль ее нос выглядел крупноватым, но хорошо очерченным. Небольшой, немного не­доразвитый подбородок подрагивал в моменты напряжения – то есть почти всегда. Она но­сила множество украшений, особенно колец, видимо полагая, что обилие декораций компен­сирует скромные масштабы ее личности. При всем этом она ухитрялась внушить ощущение своеобразной красоты, редкой и очень хрупкой.

Плуто не выдержал напряжения и заплакал… но я заподозрил, что не без некоторой доли детского притворства.

– Н-но м-мы заблудились! Мы – сироты. Мы совсем одни!

Дельтавидная сеть морщинок Роксаны сузилась от усиленной работы мысли:

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Мое имя Плуто, а он – Белый Клык. Это мой младший брат.

– Назови свою фамилию, детка!

– Уайт.