Щит

М-да. Прыгать за щитом было слишком опасно — глава его телохранителей явно рассчитывал именно на это, так как теснил Ламма не в центр кабинета, а к увешанной оружием стене.

Да, иерарх пытался сделать все, что в его силах, но класс бойцов был слишком разным — если его атаки постоянно упирались в клинок противника, то удары Корга раз за разом обходили его защиту. И клевали то в предплечье, то в корпус, то в бедро…

«Ламм ему не помеха. Он ждет моей ошибки. Надо уходить…» — подумал Ансельм, закусил губу, огляделся по сторонам и, не найдя ничего такого, что можно было использовать для защиты от метательных ножей, подтащил к себе ближайшее кресло.

По ту сторону стола лязгнуло…

Потом еще и еще…

Заскрипели проминающиеся кольца кольчуги, и Ансельм чуть не оглох от истошного рева брата Ламма:

— Он меня достал! Уходи-и-ите-е-е!!!

Ансельм подхватил кресло, метнул его туда, где, по его предположениям, должен был находиться Корг и, петляя, как заяц, рванулся к окну.

За спиной громыхнуло.

Левый бок обожгло болью.

Потом что-то с силой ударило в правую ягодицу и заставило сбиться с шага…

Из-за полученных ранений прыжок на подоконник получился до безобразия коряво — вместо того, чтобы взлететь на отполированную доску из тирренского дуба впритирку к правой створке, Ансельм на нее упал, здорово ударившись коленом и чуть не выронив меч. Это его и спасло — вместо того, чтобы воткнуться в затылок, очередной метательный клинок чиркнул по темени и вылетел на улицу.

Вцепившись пальцами левой руки в раму, глава Ордена Вседержителя изо всех сил бросил свое тело вперед и, кувыркаясь в воздухе, полетел вниз.

Глава 24 Кром Меченый

Четвертый день первой десятины первого травника

Просовывая сквозь прутья решетки мой завтрак — две вареные репы, кусок сыра размером с кулак, краюху хлеба и небольшой мех с водой, — посыльный в цветах Рендаллов играл желваками и зверел от бессилия: кормить Нелюдя ему не хотелось, но ослушаться прямого приказа сюзерена он не мог. Сопровождающий его воин чувствовал то же самое: пожирал меня взглядом и с нетерпением ждал хоть какого-то намека на движение.

Желание втоптать меня в пол, написанное на его лице, было таким сильным, что я решил пойти ему навстречу и пошевелился — вцепился в край нар и сделал вид, что встаю.

Воин тут же выхватил из ножен меч, рывком откинул посыльного к противоположной стене коридора и зашипел:

— Еще одно движение, и я…

Я усмехнулся и неторопливо встал.

Вассал графа Грасса взвыл, метнулся к рыжеволосому десятнику, весь последний час доказывавшему своему напарнику необходимость отмены особого режима судопроизводства в отношении Бездушных, и потянулся к связке ключей, висящих у того на поясе.

Рыжий качнулся назад, с легкостью отбил его руку в сторону и рявкнул:

— Крюк, уймись!

Воин остановился, угрюмо сдвинул брови к переносице и глухо пробормотал:

— Он собирается на нас напасть…

— Он тебя правоце… праваци… в общем, пытается заставить тебя подарить ему легкую смерть…

Я усмехнулся, поудобнее перехватил цепи, сковывающие мои запястья, и подошел к решетке.

Услышав лязг звеньев, Крюк мгновенно развернулся ко мне, прищурился и зашипел:

— Ах ты тварь! Вздумал соскочить?! Коровью лепешку тебе по меченой морде, а не легкую смерть: сказано — Декада Воздаяния[104], значит, Декада Воздаяния!

— Пока не «сказано»… — провожая меня взглядом, хмыкнул Рыжий. — Суда-то еще не было…

Крюк позеленел от бешенства:

— Дык признался же? А за насилие над белой другого наказания не положено!

Десятник согласно кивнул:

— Знаю! Но суда еще НЕ БЫЛО!

Посыльный, переводивший взгляд с одного на второго и обратно, поскреб подбородок:

— Десятины слишком мало: таких тварей, как он, надо сажать на кол или медленно опускать в котел с кипящим маслом…

Я флегматично откусил кусок репы, медленно прожевал и проглотил.

— Жрет! Как ни в чем не бывало!!! — возмутился Крюк. — Эх, будь моя воля, я бы сначала содрал с него кожу, потом посыпал раны солью…

— Размечтался… — ухмыльнулся Рыжий. — Закон един! Для всех…

— Не для всех… — мотнув головой в мою сторону, прошипел посыльный. — Слуги Двуликого над законом. Поэтому и плодятся!

Я мысленно усмехнулся, прикрыл глаза и вспомнил день, когда понял, что стану Бездушным…

… — Что ж, тогда я ухожу!

— Что? — глиняные черепки, еще мгновение назад бывшие кружкой, посыпались на стол. А через мгновение пальцы Кручи, густо поросшие черным волосом и заляпанные остатками вина, разжались и медленно опустились на столешницу. — Ты уверен?

Я пожал плечами — он только что сам признал, что я его перерос. И сказал, что учить меня больше нечему.

Кром понял. Поэтому побагровел и рявкнул на весь постоялый двор: