Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Примечание: Современница Булгакова, Лидия Корнеевна Чуковская – писатель, принадлежащий к традиции классического реализма, свидетельствует: «Реальность моему описанию не поддавалась». Еще она отмечает, что в ее записях эпохи террора «воспроизводятся полностью одни только сны». «Полностью», то есть последовательно, связно, без разрывов. Лидии Чуковской, не просто классическому реалисту, а реалисту с пафосом документальности, в ее стремлении к точности и правде удалось то, что дается только таланту художника-мета-физика – выразить фантастику человеческого существования в свою эпоху. С ясновидением Кассандры она увидела невидимое, дала этому невидимому имя «застенок», превратила понятие в образ, наделив его одушевленностью, особенной абсурдной телеологичностью и жаждой власти. И этот метафизический «образ» – великая художественная удача, прорыв в понимании эпохи, которую реалистично описать было невозможно. Можно было только «угадать». Вот он, этот образ: «Застенок, поглотивший материально целые кварталы города, а духовно – наши помыслы во сне и наяву, застенок, выкрикивавший собственную ремесленно-сработанную ложь с каждой газетной полосы, из каждого радиорупора, требовал от нас в то же время, чтобы мы не поминали имени его всуе даже в четырех стенах один на один. Мы были ослушниками, мы постоянно его поминали, смутно подозревая при этом, что и тогда, когда мы одни, – мы не одни, что кто-то не спускает с нас глаз или, точнее, ушей. Окруженный немотою, застенок желал оставаться и всевластным и несуществующим зараз; он не хотел допустить, чтобы чье бы то ни было слово вызывало его из всемогущего небытия; он был рядом, рукой подать, а в то же время его как бы и не было…»[81].

Это фантастическое существо – «застенок» – невидимое чудовище, демон-великан с огромной ненасытной пастью, «поглотивший» всю жизнь ее современников, именно потому не поддается описанию и наблюдению, что вся жизнь находится внутри его утробы. Парадокс существования в «застенке», «окруженном немотой», в «застенке», который – власть и сила ровно до тех пор, пока чье-нибудь «слово» не лишит его «всемогущего небытия», обозначен Чуковской необыкновенно ярко, пронзительно точно. Булгаков эту нерешаемую задачу – «описать реальность застенка» – гениально решил: ему удалось поймать в фокус и отразить это как бы несуществующее и одновременно всемогущее нечто.

Способ задокументировать эпохальный сюжет, став наблюдате-лем-хроникером, невозможен, в силу специфики объекта наблюдения. Чтобы вести репортаж из бездны, нужно туда провалиться, но в преисподней нет места для объективного наблюдателя: там можно пребывать либо в качестве жертвы, либо в качестве палача.