Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Однако самое тяжелое испытание ждало Маргариту в конце празднества. Апофеозом бала стало торжественно вынесенное блюдо с отрезанной головой Берлиоза. В этой точке происходит соединение, смыкание фантастической сказки с потаенным сюжетом, земным и страшным, на который можно только указать, но о котором связный рассказ невозможен. Мы опять попадаем в сферу чудовищных догадок об участи человека, оказавшегося «там». К моменту выноса головы на блюде, кремация останков Берлиоза уже состоялась. В эмпирическом же мире в этот момент в МАССОЛИТе происходит траурное заседание в честь покойного редактора.

По-видимому, по расчету сатаны, чтобы договор с дьяволом был нерасторжимым, Маргарита должна была приобщиться к самой сокровенной властной тайне политического убийства. Ведь только личное участие в «великих балах сатаны», или, попросту говоря, в казнях, с точки зрения тирана, обеспечивало необходимую гарантию секретности и верности ему лично всех «посвященных». В данном случае Маргарита приглашена на казнь своего врага, она, по версии сатаны, жаждет крови, что не может не обеспечить, по замыслу Воланда, добровольности ее сотрудничества из чувства благодарности. Воланд рассчитал, что Маргарита поверит в то, что в деле мастера Воланд на ее стороне. За какие бы преступления ни казнил владыка преисподней Берлиоза, среди этих преступлений есть прямая вина за участь мастера. Сделав героиню свидетелем повторной смерти Берлиоза и соучастницей казни барона Майгеля, Воланд повязал ее пролитой кровью. И причастил кровью «шпиона» и доносчика Майгеля, что прочитывается нами как символ предопределенности предстоящего ей предательства.

«Великий бал» – это еще один фокус «кровавого фокусника». Поэтому образ бала надо разделить на три составляющие, как и любой фокус: на отвлекающий внимание маневр, на результат фокуса, то есть возникшую иллюзию чуда, и попробовать уловить то мгновение, в которое произведен ловкими руками обман.

По нашему мнению, властный расчет Воланда на искусно проделанный фокус оправдался не до конца.

Мы приступаем к анализу эпизода, переоценить значение которого трудно. Это один из самых нагруженных смыслом эпизодов. Здесь смыкаются все линии романа. Первый вопрос, на который необходимо ответить со всей ясностью, – что означает образ отрезанной головы? Ясно, что в мифологическом нарративе отрезанная голова на блюде – образ, имеющий древнейшую традицию. Сразу вспоминается евангельский сюжет о том, как Иродиада велела дочери потребовать у царя Ирода в награду за восхитившую его пляску голову пророка Иоанна Крестителя, а также чрезвычайно распространенный апокрифический сюжет чуда, в котором отрубленная голова Крестителя уже на блюде продолжала пророчествовать волею Божьей. Воланд как бы цитирует евангельский сюжет, инсценируя царский дар королеве своего великого бала в виде головы ее злейшего врага.

Важнейшим смыслом развернувшейся перед нами сцены «последнего выхода Воланда» является зафиксированное в ней, наглядно явленное торжество победы Воланда над своим противником, отрицавшим существование дьявола.

Сам фантастический образ живой отрезанной головы позволяет читателю взглянуть на человека глазами тирана, и понять, как любой человек выглядит с этой дьявольской точки зрения. Берлиоз явлен в этой сцене человеком, наконец приведенным в совершенное, с точки зрения дьявола, состояние абсолютной несвободы. Ибо человек, лишенный рук и ног, не может распоряжаться собой, то есть буквально собой не владеет. Кстати, арестантов заковывают в кандалы именно для того, чтобы лишить возможности принадлежать самим себе, управлять собой. Но эта сцена ужаснее, чем просто образ арестованного, связанного человека. Дело в том, что любой заключенный мысленно соединен с теми, кто остался на воле. Их связывает невидимая, но абсолютно реальная нить надежды на то, что арестанта помнят и что-то могут предпринимать, чтобы облегчить или даже как-то изменить его несчастную участь. Здесь ситуация принципиально иная, воистину фантастическая: живой Берлиоз волей Воланда назначен покойником, уже похоронен коллегами, и тем самым полностью и радикально оказываются перерезаны все его связи с волей. Прибавьте к этому обезображенное пытками и побоями лицо, выбитые зубы – и возникает образ, обобщающий и чудовищно страшный, но очень точный – именно в таком виде хочет видеть своих подвластных властитель Воланд. Это тот идеальный вид и совершенное состояние, к которому профессионалы застенка стремятся привести всякого, до кого дотянулись руки их мастеров. Именно поэтому образ идеально «отделанного» Берлиоза предшествует появлению «хорошо отделанного мастера», чтобы двусмысленная формула наполнилась реальным, видимым содержанием.

Само слово «блюдо» связывает эту сцену с мотивом «еды» и почти откровенно становится образом людоедства.