щуп

Но было и другое... Однажды утром его неодолимо потянуло в церковь. Все равно в какую. Он был напуган, и мысль о церкви возникла сама собой.

В одном из закутков, а церкви так и скроены, что в них кругом сплошные закутки, - должно быть, для интимных бесед с Господом, Логинов затеплил сразу три свечи. Цифра "три", это он хорошо помнил, была выбрана из конспиративных соображений. На самом деле противников, с которыми он повстречался накануне, было только двое. Глядя на женскую голову в золотистом венце, на ангелоподобного ребеночка в ее руках, он машинально сунул в зубы сигарету, но, вспомнив, что находится в храме, торопливо смял ее в кулаке. Желание курить приходило крайне редко - в минуты редких депрессий. Потому, собственно, и очутился он здесь. Бродя по залу, Леонид рассматривал литые подсвечники, обрамление иконостасов и тщетно ждал озарения, какой-либо чудесной подсказки. Ему не раз говорили про такое. Чему-то подобному он был бы рад. В молитву словесную Леонид не слишком верил. Отчего-то это напоминало вымученный аутотреннинг. Бог, если он Бог, все, конечно, видел и слышал. И не нужно было ему ничего объяснять. Хотелось напутствия, какого-то мудрого намека. Леониду казалось, что он и впрямь готов распахнуть сердце НАВСТРЕЧУ, прислушаться к тому, что ПОДСКАЖУТ. Не веря в молитвы, он тем не менее что-то такое даже шептал - мысленно и едва шевеля губами. Но ничего не случилось. Прислушиваясь к себе, он ловил лишь отзвуки мертвящей тишины. Старушки справа и слева истово прикладывались к образам, многие лобызали каменный пол. Леонид покинул церковь с чувством откровенной досады.

..А еще была неделя, когда он не вылазил из постели, изводя себя грелками и горчичниками. Жуткая лихорадка скручивала тело, заставляла поверх одеяла набрасывать куртку и полушубок. И неведомо откуда заявлялись призраки в мундирах, заламывая ему руки, уводили в свои призрачные просторы. Его ставили на краю огромного айсберга и стреляли из ружей. Падая, он летел и кружился, в конце концов погружаясь в ледяную воду, заглатывая ее легкими, беспорядочно махая руками. В эти последние секунды Леонид как правило и просыпался, ощущая, что холод продолжает жевать его плоть, хищной пиявкой высасывая последнюю горячую кровь... Кажется, сны навалились на него после истории с похитителями детей. "Киднэпинг", который он прекратил пистолетными выстрелами, чуть было не стал причиной его собственного сумасшествия...

Где-то за стеной забубнило радио, и только для того, чтобы заглушить посторонний звук, Леонид поднялся из кресла и, пройдя в гостиную, включил телевизор. Хотел отойти, но задержался. Показывали Петергоф. Коренастый крепыш в колготках с тяжеловатой вычурностью ступал за танцующей балериной, придерживая ее за талию. К балету Леонид относился равнодушно - прежде всего из-за мужчин-крепышей. Ему чудилось, что они все портили, врываясь в мир хрупкой и гибкой стремительности со своими нелепыми телодвижениями, с перекаченными ногами, наводящими на мысль о помостах и двадцатикилограммовых грифах. Одно дело - гимнасты, другое дело - спецназ, но то и другое в одинаковой степени годилось для мужского звания. А перекаченный балерун - это уже не балерун. Это не поймешь что. Был, правда, такой - Александр Годунов, на него можно было смотреть. Можно было смотреть и на Васильева с Лиепой. Но большинство остальных...

Зазвонил телефон, и мысли стайкой встревоженных голубей взмыли в поднебесье. Телефон продолжал трезвонить, однако Леонид не спешил. Прежде волевым усилием загасил тлеющее в груди глухое безадресное раздражение.

По счастью, у абонента хватило терпения. Справившись с собой, Леонид взял трубку. Это был Максимов. Просто и буднично он сообщил, что нужно срочно встретиться. Не меняя интонации, добавил, что ребят Олега, тех самых, что занимались Клестом, прошлой ночью малость потоптали.

- Так уж и малость? - Леонид еще не осознал смысла сказанного.

- Может, и не малость. В общем приезжай, увидишь все своими глазами.

***