Шедевр (СИ)

– Наконец-то ты проснулась, – доносится из динамика знакомый голос, при этом настолько ехидный, словно Оскар хочет сообщить, что я валялась без сознания, как минимум, несколько месяцев. А что? С меня бы сталось, у меня же все не как у людей…

– Повторяешься, – только хмыкаю я в ответ. Как ни странно, разговоры мне даются куда лучше, чем телодвижения, что обнадеживает. Все-таки я более хороша в словесных баталиях. – Помнится, это были твои первые слова, которые ты сказал мне, когда я только-только появилась здесь.

– Вы на нее только посмотрите, – судя по голосу, Оскар притворно укоризненно качает головой. – Очухаться толком не успела, пошевелиться не может, а язык уже без костей. И откуда, спрашивается, такая язва появилась на мою голову?

Я, внутренне хохоча до колик, придаю лицу суровый вид и максимально серьезным голосом, будто собираюсь огласить собственное завещание, произношу:

– Боюсь, как бы прискорбно это ни звучало, моя история появления на свет мало чем отличается от историй появления на свет других людей. Хотя папа как-то говорил, что они ждали мальчика, и все приборы в больницах говорили, что родится именно мальчик, а я, видимо, исключительно из собственного упрямства, родилась девочкой.

– Так, я уже начинаю жалеть о своем решении, – говорит хозяин дома, хотя интонация явно свидетельствует об обратном.

– Скажи лучше, долго ли я спала? – спрашиваю я, пытаясь повернуть голову к окну, но они оба занавешены тяжелыми непроницаемыми шторами, сквозь которые солнечный свет не пробьется при всем желании.

– Не так долго, как могла бы, – отзывается он. – Сейчас всего шесть часов.

– Ого, – уважительно качаю головой я, поражаясь, как быстро мимо меня пролетел целый день.

В этот момент мешок со льдом соскальзывает с моего уже почти обледеневшего даже через толстый плед пуза, и мне приходится изрядно поднатужиться, чтобы вернуть на место этот, казалось бы, легонький предмет. А то без него сразу становится как-то некомфортно, и пощипывание в местах разрезов тут же усиливается.

– Мне, наверное, надо сказать тебе спасибо, – наконец, доходит до меня мысль, которую я старательно пыталась вспомнить с момента пробуждения.

– Думаешь, есть, за что? – да, определенно не такого ответа я ожидала. Я даже ошарашенно замолкаю почти что на минуту, пытаясь понять, что же он имел в виду, говоря это.

– Ну… ты же меня спас, в конце концов, – замечаю я.

– Спас? – удивленно переспрашивает Оскар. – Не стоит думать об этом в таком ключе. Тебе просто повезло. Я еще не успел определиться с твоей композицией, вот и все. И никаких благородных побуждений тут не было.

– Что-то совершенно неубедительно, – хмыкаю я. – Звучит скорее так, словно ты сам пытаешься себя в этом убедить. И кто из нас после этого плохой лгун?

Ответа на этот выпад не следует. Кажется, на этот раз я все-таки перегнула палку и попала-таки в десяточку. Или его задело, что я в открытую обвинила его во лжи? Как бы то ни было, мои губы расплываются в широкой улыбке, которую я дарю потолку и висящей над моей головой картиной в тяжелой кованой раме. Интересно, Оскар нарочно положил меня головой в эту сторону? Ведь, помнится, я с самого начала спала ногами у изголовья.

Заняться мне совершенно нечем. Вставать с постели я на всякий случай не решаюсь, хотя через пару часов к телу возвращается вполне привычная подвижность, если не брать в расчет небольшую слабость. Есть, как ни странно, как не хотелось, так и не хочется. Даже для дальнейшего писания мыслей нет. В кои-то веки сожалею, что в этом доме нет телевизора – в такие моменты ничегонеделанья телевиденье становится наилучшим способом убить время.

***

Утром Оскар по-прежнему хранит гробовое молчание, хотя не исключено, что он просто покинул особняк и уехал куда-то по своим делам. Я же чувствую себя на порядок лучше, чем вчера, и даже нахожу в себе достаточно сил, чтобы подняться с кровати. Швы все еще неприятно пощипывает, но вчерашнего ледяного компресса не наблюдается, стало быть, Оскар его унес. Не Бэлль же. Осторожно ступая и стараясь исключить любое напряжение, я преодолеваю путь до кухни. Вопреки ожиданиям, ничего готового в холодильнике и на столе в столовой не обнаруживается, одни сплошные полуфабрикаты, возиться с которыми мне всегда было откровенно лень. Но при этом откровенно радует, что Оскар не стал надо мной издеваться, приготовив что-нибудь из больничного рациона. До сих пор удивляюсь, что несчастные пациенты всерьез называют все эти каши на водичке и бурду, по недоразумению называемую супом, нормальной едой. Помнится, я в свое время не осилила ничего из подобных блюд. Впрочем, особого голода не ощущается, так что бить тревогу пока что рано. Хотя если к ужину тут не появится ничего съестного, придется все-таки взяться за готовку.