Шеф

– У меня нет лат и оружия потому, что я передумал становиться Ахиллом.

– Как это – передумал? – вскричала Кэсси, подпрыгнув, – немедленно надевай доспехи и будем драться! Прямо сейчас! Без уверток! Имей в виду – ты станешь посмешищем, если вздумаешь уклониться от этой битвы и спрятать трусость за красноречием! Надевай доспехи и будем драться!

– Я попросил бы не говорить со мной таким тоном, – повысил голос и шеф, – ты здесь кто? Никто. Ты отлично знаешь – я никогда не отказывался от боя с кем бы то ни было! Я один шел на пятерых. Я с обломком шпаги сдерживал натиск роты драгун. Однажды меня окружили восемьсот рыцарей. У меня в боку торчала стрела, из горла хлестала кровь. Но после той битвы я вел домой восемьсот коней! Точнее, я думал, что веду их домой. На месте моего дома я обнаружил уже остывшее пепелище. У очага лежала моя любимая, вся в крови. Я взял ее на руки и держал так до вечера, согревая своим дыханием. Но она становилась все холоднее и холоднее. И тогда я…

– Тогда ты позвал могильщика! – в один голос рявкнули амазонки. Кэсси еще прибавила:

– Лицемер!

Шеф, топнув ногою, переорал ее:

– Идиотка! Как ты не понимаешь – я не могу поднять на тебя оружие! И тем более не могу позволить тебе пронзить мечом сердце, которое бьется только ради тебя, потому что ты никогда себе этого не простишь! Пускай меня уничтожат и даже высмеют сколь угодно подло – я не могу поступить иначе! И не смогу, потому что я люблю тебя, дура!

Тут шеф умолк и провел ладонью по лбу. Его взгляд казался безумным.

– Это сильнее моей природы, – продолжал он более спокойным, тихим и твердым голосом, – и сокрушительнее всего, что есть во Вселенной. Ты – моя смерть. Ты – моя ловушка. Единственная ловушка, которую я не смог обойти.

– Ты врешь, – прошептала Кэсси, не сдержав слезы. Ее трясло. Олегу вдруг сделалось очень страшно. Он их узнал, эти слезы. Самой спокойной из всех троих была теперь Нина. Видимо, слова шефа не были для нее сюрпризом.

– Если бы я тебя не любил, то для чего стал бы перед тобой распинаться? – возразил шеф, – я бы уничтожил тебя как можно скорее, поскольку ты не только не представляешь для меня ни малейшей ценности, но и представляешь опасность. А уничтожить тебя я могу лишь здесь, как ты сама знаешь. И медлить с этим никак нельзя, поскольку я обязался до прихода зари убраться отсюда и никогда сюда больше не возвращаться. Это – условие сохранения «Громофоба». Так что…

– Это – условие сохранения «Громофоба»? – переспросила Кэсси, задумавшись на мгновение. Потом крикнула:

– Идиот!

– Ну, да, – согласился шеф, – идиот и есть. Поэтому ты не только не пострадаешь, но и убьешь меня без конфликта со своей совестью, чем заслужишь мою горячую благодарность, поскольку жизнь без тебя, моя ненаглядная, стала для меня горше смерти.

Глядя на лицо шефа, было немыслимо заподозрить его во лжи. Горящий взгляд Нины стал выдавать растерянность. Кэсси молча глотала слезы. Они стремительно размывали ее обличье, и черты той, чей портрет был порван несколькими часами ранее, проступали с каждым мгновением все отчетливее. Однако она уже почему-то смотрела не на Олега. Он для нее не существовал. Тот, ради кого она порвала со всеми, включая Бога и Будду, уже не существовал для нее. Она смотрела на шефа, подобно Нине. А на Олега уже никто не смотрел, кроме карандашных рисунков, пожелтевших от времени. Он не плакал. Он только стискивал кулаки. Из них текла кровь. И шеф продолжал:

– Ты будешь сражаться с нею, – он указал на Нину, – ты, безусловно, ее убьешь, поскольку она пойдет на смерть за любовь, а ты – за амбиции. И тогда мне незачем будет жить, ибо не останется ни одной души, любящей меня.

Кэсси с истеричным смехом подбежала к шефу и, размахнувшись, влепила ему пощечину. Шеф качнулся, но устоял. И сразу дал сдачи. Тут Олег точно услышал визг, но то был визг самой Кэсси, которая кубарем прокатилась мимо него. Шлем слетел с ее головы. Вскочив, она подняла его, вновь надела и обнажила меч. Лицо ее исказилось злобой.

– Лжец! Ты что говорил мне? Что у тебя на меня рука не поднимется! Жалкий трус! Ты просто боишься биться со мной! Боишься!

– Кэсси, меня можно убить, но нельзя унизить. Убей меня, если хочешь, но бить не вздумай. Что ты стоишь? Убей безоружного!