Шехерезада

Касым вспомнил замечание хозяина таверны, что Мириам получила другую работу — все сходится. Но он не привык соглашаться с кем-либо, особенно когда находился в воинственном настроении, и поэтому выпалил:

— Все равно смысла нет.

— Певица, — повторил Юсуф. Причем умная. Даже если офицеры поверили, будто это Шехерезада, они все равно присматривались. А преступники тем временем вполне могли сделать свое дело — убить царицу.

Под окном вдруг что-то зашевелилось, посыпался каскадом песок — старый монах внезапно заерзал, открыл молочные глаза, зашлепал губами, пытаясь что-то вымолвить. Вся команда уставилась на него.

Как он ни старался, пробормотал нечто невразумительное.

— Что? — презрительно фыркнул Касым, с радостью избавляясь от упреков в свой адрес.

Монах снова залопотал, будто рот у него был набит жемчужинами.

— Ну, давай, Авраам, постарайся!

— Ла яктилу. Яхтифу.

— Ее похитили, — неожиданно перевел Даниил.

Касым на него покосился.

— Похитили, но не убили, — на редкость серьезно пояснил Даниил.

Касым громко расхохотался:

— Не верю, будто здесь очутился единственный копт, понимающий речи безумца. Полуглухой к тому же. Вы что, отец с сыном?

Даниил промолчал. Румские монахи посещали Ихмим — коптское убежище под Александрией, — постоянно свидетельствуя о другой, богатой, разнообразной жизни, и он втайне когда-то мечтал оказаться их сыном.

— Похитили… — промямлил монах, преодолев полное косноязычие и перестав слюной брызгать, — …как сказано… в пророчестве!..

— Что? — рассмеялся Касым, выпучив глаза. — Что?

Монах не знал, с чего начать. Потом вдруг словно понял, что продолжать нет смысла, и вновь замкнулся в молчании.

Касым укоризненно посмотрел на Юсуфа:

— Что это он мелет? Какое пророчество?

— У христиан очень много пророчеств. — Вор пожал плечами.

— Он ест мертвечину? — уточнил Касым.

— Он смотрит в небеса во время молитвы.

Касым презрительно отвернулся:

— Тогда где-нибудь в другом месте плюйся, старик. У нас нет времени на пророчества.

Монах остался безучастным.

— Ну, — подтолкнул его капитан, — говори, пока можешь. Пока ты еще жив.

Монах не произнес ни слова.

— Фу, — ухмыльнулся Касым, — козел бешеный. — Он глубоко вдохнул, вновь обретая властные полномочия. — Дурной, как дельфин. И удовлетворенно хмыкнул.

— Не отворачивайся от него, — посоветовал Юсуф. — Может быть, мы тут пробудем какое-то время.

— Мы тут пробудем недолго, — уверенно объявил Касым. — По крайней мере я. Который ничего плохого не сделал.

Все молчали.

— Я слишком нужен, чтобы тут париться, — продолжал он. — Аль-Аттар меня вытащит.

— Ничего он не сделает, если никто ему не сообщит, — заметил Юсуф. — А кто его поставит в известность — еврей?

Касым насупился, хотя признал правду: нельзя с уверенностью рассчитывать на аль-Аттара. В конце концов, в таверну еврей не пришел.

— А бритоголовый где?

— После того как остался в мечети, мы его больше не видели. Да чего от него можно ждать? Если умрем, помолится за нас, только спасать не станет.

— Заступится за нас, я знаю, — уверенно провозгласил Таук.

— Знаешь? Что он для тебя хоть когда-нибудь сделал?

— А тебе что он сделал? — Великан пожал плечами.

— Ты глупец, — фыркнул Юсуф, — если думаешь, будто он хоть немного о нас беспокоится.

— Беспокоится, хоть и не выдает своего беспокойства.

— Беззубый лев, — заключил Юсуф, — ходит кругами, сам себя жалеет. Рычит иногда, вот и все.

— Тем не менее лев.

— Шелудивый, пропащий.

Эпитеты пришлись по душе Касыму.

— Я ни на каких львов не рассчитываю, — объявил он. — Ни на кого не рассчитываю, кроме себя. Ни на кого из вас…

Он снова прервался, услышав звяканье ключей, скрежет засовов, голоса, увидев, как дверь открывается внутрь. Вошел страж в кольчуге, размахивая мечом, за ним другой с ключами. За ними еще двое: судя по виду, высокопоставленный офицер шурты и племянник аль-Аттара, раб-рассказчик. Третий стоял за дверью в молчаливом страдальческом ожидании старый лев. Исхак.

В углу под окном вновь заерзал монах, лихорадочно, будто бы получил откровение. Он моргал, корчился в судорогах, захлебывался слюной, пытаясь понять, правда ли это. Но глаза — те самые, что видели выплюнутые Этной камни размерами с лодку, орды гуннов в Обершвабене, лик Христа, отпечатавшийся на том самом платке, которым Ему вытерли лоб в Иерусалиме — те самые глаза увидели семерых мужчин из пророчества великой сивиллы. Он видел их прямо перед собой, с восхищением ожидая, когда сомкнутся последние звенья и перед его взором предстанет команда спасателей. Секунду назад даже не представлял себе, что такое возможно. И через несколько мгновений они навсегда исчезнут. Времени почти не осталось. Он еще раз перебрал все в памяти, в круговороте мыслей, торопливо, старательно, с непревзойденным скептицизмом «адвоката дьявола», к чему постоянно себя принуждал. Неожиданно. Необъяснимо. И все же бесспорно.