Шекспир

Отважный Ричмонд, честь тебе и слава!
Нот — с головы кровавого злодея
У краденную им я снял корону.
Чтоб ею увенчать твое чело.
Носи — себе на радость, нам на счастье.

(V, 7, пер. М. Донского)

В чью пользу это искажение фактов? Естественно, в пользу рода Томаса Стэнли и его потомков по прямой липин, в частности Фердинанда Стэнли, лорда Стрепджа. мецената, поэта и покровителя театральной труппы. носящей его имя. В 1594 году он становится наследником своего отца как пятый граф Дерби. Хонигмэнн из манипуляций с источником делает вывод, что Шекспир в момент написания «Ричарда III» должен был принадлежать к труппе «Комедианты лорда Стрепджа», гипотеза, которую усиливает титульный лист «ин-кварто» пьесы «'Гит Андроник» (1594), который описывает трагедию, как сыгранную «Слугами Благородного Графа Дерби, Графа Пембрука и Графа Суссекса». Вряд ли три группы были объединены для представления пьесы — как иногда случалось. — скорее издатель Джон Дэшер зарегистрировал возможных покровителей. Комедианты графа Дерби, прямого Томаса Стэнли, основателя династии Дерби и проворного создателя первого монарха Тюдора, может быть, были первыми, кто сыграл пьесу. Понятна заинтересованность Шекспира в возможности польстить тому, без чьей протекции его труппа не смогла бы существовать.

История Ричарда III, последнего представителя династии Йорков это модная историческая тема. Дикая карьера Ричарда Глостера, которого не менее шести человек отделяет от короны после смерти брата Эдуарда IV, заявлена с ужасающими акцентами и жертвами в конце «Генриха VI», ч. 3. Прежде чем Ричард его заколет в тюрьме, Генрих VI прорицает страдания королевства под тиранией существа, которому роком предназначено заставить Англию плакать:

Когда рождался ты, сова кричала,
Безвременье вещая, плакал филин,
Псы выли, ураган крушил деревья,
Спустился на труду зловещий ворон,
И хор сорок нестройно стрекотал.
И мать твоя, хотя страдала больше.
Чем матери другие, родила
Себе отрады меньше, чем должна бы

—Бесформенный, уродливый комок.
На плод такого древа непохожий.
С зубами ты родился в знак того,
Чтоб ими мир терзать.

(V, 6, пер. Е. Бируковой)

Уже «формировавшиеся зубы у новорожденного — один из самых распространенных знаков дьяволизма. Прежде всего эти зубы означают знак неплодородия и ожесточение против женственности. Кошмар для кормилицы, которая должна рисковать своей грудью, и напоминание о родившихся неестественными путями. Выношенный визжащим животным, мифическим зверем, встречающимся в романах Круглого Стола, лающего в утробе матери и выходящего из ее тела, разъедая ее чрево. Кроме того, Ричард горбат, его английское прозвище «Crookback» (Согнутая Спина), он хром, с усохшей рукой. Эти уродства настолько очевидные признаки Зла, что актер будет использовать их во время представления. Среди радостей и праздников жизни Ричард всегда в стороне, чтобы напоминать, что зло существует и что смех может быть сардоническим. Другим — мир и удовольствия, ему — постоянная война и макиавеллистские заговоры.

Как и в моралите, жанре, с которым часто сравнивают пьесу, слышна речь этого персонажа Пророка, решившего все смешать, все осквернить и все ожесточить. Правда, в отличие от моралите, никакой принцип не гарантирует, что в конце порок будет изгнан со сцены и побежден, а добродетель уцелеет и победит. Трагическая историческая пьеса опирается на это противоречие, чтобы вызвать волнение и заставить публику познать катарсис. Пьеса должна разворачиваться, как если бы она не знала конца истории, прекрасно сознавая, что она рассказывает завершенную историю, известную зрителям. Следовательно, Ричард III одновременно и тиран, угрожающий все и навсегда захватить, и жалкий урод, о котором известно, что в конце он постарается спастись ценой последнего мошенничества, обменивая свое королевство, потерянное уже для него и буквально не имеющее цены, на коня (V, 7). Ричард причиняет зло из стремления к выгоде, а также потому, что он ненавидит красоту, которая отбрасывает его к его собственному уродству. Наконец, в момент, когда Ричард совершает зло, он любуется своим талантом и умением, как если бы речь шла о форме искусства. В этом смысле он обнаруживает изощренное и извращенное удовольствие.