Шекспир

Один эпизод из пьесы достоин особого внимания. Речь идет о признании Ричарда в любви к леди Анне, невесте наследника Генриха VI, павшего под ударами братьев клана Йорков. В начале второй сцены первого акта появляется похоронный кортеж короля Генриха VI, за которым следует леди Анна в трауре, оплакивающая и своего жениха, и короля, погибших от рук Ричарда. Последний встречает процессию, выслушивает оскорбления Анны, затем меняет ситуацию в свою пользу. Сто шестьдесят шесть строк, девять минут спектакля отделяют его обращение к кортежу от принятия Анной передня, который он ей преподносит.

Нет, каково! Пред ней явился я,
Убийца мужа и убийца свекра;
Текли потоком ненависть из сердца,
Из уст проклятья, слезы из очей,
И тут в гробу, кровавая улика;
Против меня — бог, совесть, этот труп,
Со мною — ни ходатая, ни друга,
Один лишь дьявол разве да притворство;
И вопреки всему — она моя!

(I, 2, пер. М. Донского)

Драматург вводит в пьесу основополагающую модификацию, придумывая присутствие леди Анны в похоронном кортеже Генриха VI и ее диалог с Ричардом. Если леди Анна, несмотря на трагическую смерть своего жениха Эдуарда в мае 1471 года, вышла замуж за Ричарда, то это произошло примерно через год после этой даты, между февралем и ноябрем 1472 года. Здесь речь идет не о простом наслоении исторических событии, призванных выиграть время, а о переписи истории, подчиняющейся продуманной философии. Зеркальный переворот Анны Ричардом — экстраординарный театральный момент, где главная роль принадлежит риторике. Ричард делает в системе зла то, что Шекспир научился делать в театре, он пленяет словом и мизансценой Между драматургом и персонажем есть общность исполнения. Чувствуется, что Шекспира завораживает проблема покорения словом отдельной личности или толпы. Он вернется к этому в «Юлии Цезаре», вкладывая в уста Марка Антония экстраординарную надгробную речь, затем через несколько месяцев в «Гамлете», введя пантомиму перед пьесой в пьесе. Тут все стилизовано, и жесты, и отношения с бесподобной напряженностью передают историю соблазнения и морального переворота. Здесь мы во владении, которое великий человек театра делит с Мефистофелем. Но между ними есть та же разница, что отличает белую магию от черной. Разница скорее в духе, чем в механизме и процедурах, то есть отличие основополагающее и устойчивое. Ощущаешь присутствие белого мага слова, увлеченного властью, присущей вербальной риторике и физической игре. Видишь, как он снабжает Зло, или скорее персонаж, его представляющий, своими собственными силами и компетенцией и дает ему оружие обольщения и очарования.

В акте V, сцене 5 пьесы представлена почерпнутая из «Хроники» Холиншеда информация о том, что два врага, Ричард и Ричмонд, видят во сне духи убитых Ричардом, чтобы открыть путь к трону. Призраки Эдмунда, короля Генриха VI, Кларенса, Риверса, Грея, Вогена, молодых принцев, Хестингса, леди Анны наносят визит Ричарду, спящему в палатке на авансцене. Они предсказывают ему завтрашнее поражение. Затем они идут вселить уверенность в Ричмонда в его палатку, находящуюся напротив палатки Ричарда. Потрясает эпизод, оперирующий географическим пространством между двумя лагерями. Здесь больше чем смещение. Переделана природа пространства. Сцена театра становится исключительным местом, метафизическим и моральным пространством, закрытым полем, где противостоят с предельной ясностью моральные принципы добра и зла. Сцена ценна также поведением призраков, фигур патетических и достойных, чья размеренная речь отличается от визгов призраков-страшилищ, действующих в трагедиях мщения. В этом смысле они предваряют благородную фигуру привидения из «Гамлета».

Твои глаза готовы ль плакать, Тит?..

(«Тит Андроник», III, 1, пер. А Курошевой)