Отчаянные вопли моей жены и жалобные крики моих малюток, которые плакали не от страха, так как они не понимали опасности, а оттого, что видели слезы своей матери,— все это исполняло мое сердце ужасом за их судьбу, хотя я сам и не боялся смерти, и я придумывал всевозможные средства к их спасению. Наконец мне пришла в голову счастливая мысль: я привязал младшего сына к концу короткой и тонкой мачты, какими моряки обыкновенно запасаются на случай бури, а к другому концу я привязал одного их моих маленьких рабов; жене моей я велел привязать к такой же мачте моего старшего сына и другого мальчика. Таким образом, она взяла на свое попечение старших детей, а я младших, и мы поплыли с двумя мачтами, к которым были привязаны эти малютки. Мы как раз вовремя употребили этот маневр: если бы немного опоздали, то все неминуемо погибли бы, потому что корабль наткнулся на скалу и разбился вдребезги. Поддерживаемые этими легкими мачтами, мы довольно легко плыли по морю. Но, к несчастью, я не мог помогать моей жене, так как должен был заботиться о двух мальчиках, так что она с двумя другими скоро была унесена волнами далеко от меня. Но я скоро успокоился на ее счет, потому что на моих глазах ее взяли на свою лодку какие-то рыбаки (по моему предположению, из Коринфа). Я знал, что она была спасена, и мне оставалась теперь одна только забота: бороться с дикими морскими волнами, чтобы спасти дорогого моему сердцу сына и младшего раба. Вскоре и нас, в свою очередь, волны прибили к кораблю, и матросы приняли меня с радостью на корабль и благополучно привезли в Сиракузы, но с того времени я до сих пор не имел ни слуху ни духу о моей жене и о моем старшем сыне.
Мой младший сын стал теперь моим единственным утешением. Но когда ему минуло восемнадцать лет, он стал все более и более беспокоить-
ся о судьбе своей матери и брата и часто говорил мне, что он хочет взять с собой своего слугу, молодого раба, и отправиться искать их по свету. Наконец я нехотя дал ему на это согласие, потому что, хотя мне и очень хотелось найти жену и другого сына, однако же, посылая этого искать их, я рисковал лишиться и последнего своего утешения. Так и случилось: вот уже семь лет прошло с тех пор, как он уехал, и я не имею о нем никаких известий. Шестой год странствую я по свету и везде ищу его. Прошел я из конца в конец Грецию, был я и в Азии и вот, наконец, возвращаясь домой, зашел сюда, в Ефес, решившись не пропускать ни одного места, где только живут люди. Но судьба решила, что этот день должен быть последним в моей многотрудной жизни, и я спокойно встречаю смерть, хотя, конечно, я еще спокойнее бы умер, если бы знал, что жена и дети мои живы. Но этого мне не суждено, верно, услышать.
На этом закончил свой рассказ несчастный Егей. Князь чувствовал глубокое сожаление к судьбе доброго отца, который добровольно подвергался опасности из-за любви к своему пропавшему сыну. Он сказал, что охотно простил бы старика, если бы был уверен, что его собственное княжеское достоинство не пострадает от неисполнения законов, изданных им самим. Но все-таки, вопреки строгому закону, князь не приговорил Егея тотчас к смерти, а дал ему день сроку, чтобы тот попробовал выпросить или занять у кого-нибудь денег на выкуп.
Эта милость, казалось, не могла помочь Егею: не имея знакомых в Ефесе, он никак не мог рассчитывать, что какой-нибудь чудак даст ему взай-
мы тысячу марок. Без всякой надежды на помощь старик удалился под присмотром тюремщика.
Егей не сомневался, что у него нет знакомых в Ефесе, но он ошибался: ему угрожала опасность умереть, когда его младший сын, которого он так старался отыскать, а также и старший находились очень близко от него, в Ефесе.
Эти молодые люди носили оба одно имя — Антифалис, так как были поразительно похожи друг на друга; два раба их также была названы одним именем — Дромио. Младший сын Егея, Антифалис Сиракузский, которого старик пришел отыскивать в Ефесе, случайно приехал туда же в один день со своим отцом. Как сиракузский купец, он подвергался той же опасности, если бы ему не встретился один друг, который рассказал, что какой-то купец должен умереть за то, что очутился в этом городе; друг посоветовал Антифа-лису выдать себя за купца из города Эпидамниума. Антифалис согласился на эту хитрость, очень сожалея о судьбе несчастного соотечественника, хотя он и не знал, что это был его отец.
Старший сын Егея, которого мы будем называть Антифалисом Ефесским, в отличие от его брата Антифалиса Сиракузского, жил в Ефесе уже двадцать лет, и, владея большими богатствами, он легко мог заплатить выкуп за жизнь своего отца. Но Антифалис не имел понятия о своем отце; он был еще так мал, когда рыбаки спасли его вместе с матерью, и помнил только очень смутно об этом спасении, а об отце и матери у него не осталось ни малейшего воспоминания. Рыбак, который спас жизнь Антифалиса, его матери и молодого раба Дромио, тотчас после этого доброго дела разлучил
V.
л
детей с матерью, к великому горю ее, так как был намерен продать их.