Шёл по городу волшебник

Напротив магазина находилась сберкасса. Август Янович не собирался в неё заходить. Но тут он подумал, что джинсовый костюм, кеды и кое-что, конечно, ещё – это деньги. И деньги немалые, которые с получки не утаишь. Со сберкнижки тоже не очень-то возьмёшь: жена узнает. Но возможно, Алексей Палыч был в безвыходном положении?

– Шурочка, – произнёс парикмахер, любезно пошевеливая усиками, – не снимал ли Алексей Палыч энную сумму со своей книжки, чтобы одолжить её мне? Он обещал, но что-то не приходит. А я не решаюсь ему напоминать. Если не снимал, то я займу в другом месте.

– Август Янович, у нас тайна вклада охраняется законом, – кокетливо сказала Шурочка. – Вы задаёте невозможный вопрос.

Кассирша оказалась в положении довольно сложном: с одной стороны, она когда-то училась у Алексея Палыча, с другой – носила сессун от Августа Яновича.

– Я вас понимаю, – вздохнул парикмахер. – Я вас тем более понимаю, что мне тоже иногда приходится нарушать инструкции. Например, делать причёски, которых нет в прейскуранте…

Шурочка тоже вздохнула. Намёк был достаточно ясен. Август Янович не осмелился настаивать, но вздохнул ещё раз. И опять Шурочка ответила ему сочувственным вздохом. Когда же стеклянная перегородка слегка затуманилась от взаимных вздохов, Шурочка решилась:

– Я вам скажу, брал или не брал, но не скажу сколько. – Шурочка достала из кармана счёт Алексея Палыча и засмеялась. – Я даже скажу сколько. За последние полтора года счёт Алексея Палыча не менялся. На нём один рубль двадцать две копейки.

– Благодарю вас, Шурочка. Очевидно, деньги у него дома. Я буду ждать. Вас я всегда рад видеть в своём кресле.

Парикмахер направился к выходу и вздрогнул, когда в спину его воткнулась стрела дополнительной информации:

– Два дня назад он вносил деньги. Не на книжку, а на счёт спортлагеря.

– Это уже не важно, – сказал Август Янович. – До свидания, Шурочка.

Август Янович был одинок. Никто не ждал его дома. Никто не видел, как неугомонный старик до двух часов ночи рисовал на кассовом листе кружочки и вычерчивал линии. Иные линии были прямыми и сплошными, иные извилистыми и пунктирными. Всё вместе было похоже на паутину, в центре которой вместо паука сидел кружочек с буквами «А. П.».

Вот какая карусель завертелась в Кулёминске благодаря неугомонному Августу Яновичу, но, в отличие от настоящей карусели, она пока вращалась без музыки.

Ничего, скоро будет и музыка…

День 8-й Испытание искусством

Шёл третий день пребывания Феликса в спортивном лагере.

Феликса и Бориса видели только вдвоём. Из этого можно было понять, что они большие друзья. Те, кто помнил историю с пузырями и видел нападение Феликса на Дегтярёва, считали даже его главным из них двоих. Но никто проникнуть в их компанию не пытался. Парочка держалась особняком, это было видно.

Лишь один Борис замечал, как меняется Феликс. Какая-то невидимая работа шла у него внутри. Он подчинялся Борису, но уже стремился к самостоятельности. Он догадывался, что не с Бориса начинается мир и не Борисом заканчивается. Его всё больше интересовали другие ребята, особенно девочки.

Но жизненный опыт Феликса был ещё слишком мал. Он не знал забавных историй, а пузыри пускать ему запретили. Он не знал, как ещё заставить девочек засмеяться, а потому молча, но упорно разглядывал их за столом, забывая о еде.

Девочки, разумеется, все это замечали. Девочкам было иногда даже слегка неловко, несмотря на их закалённость. Взгляд этого мальчишки просто кричал о… Впрочем, о чём могут кричать взгляды мальчишек, девочки не догадывались, они знали об этом совершенно точно.

На третий день девочки поняли, что Феликс их чем-то интересует. Не в том вовсе смысле, о каком могут подумать иные. Они видели, что Феликс отличается от других, но не могли понять точно, чем именно. Феликс интересовал их как ребус.

Впрочем, у нас, на Земле, когда девочки начинают разгадывать такие ребусы, тут не так уж далеко и до того самого смысла.

Но одно дело – интересоваться, а другое – как проявлять интерес.

Девочки держали Феликса в чёрном теле.

– Ну что ты на меня смотришь? – сказала Феликсу девочка с косичками. – У меня даже суп в горле застрял. Ты не можешь смотреть в другую сторону?

– Могу, – ответил Феликс. – Но мне хочется смотреть на вас.

Вот в этом и заключалась странность Феликса – то, что нормальные люди обычно пытаются скрыть, он говорил прямо. Бывают, конечно, люди, которые умеют острить с серьёзными лицами. Но Феликс говорил правду. Это было совершенно ясно. Нельзя сказать, что девочки были в восторге от такой прямоты. Но скажем так: противно им тоже не было.

Девочка с длинными волосами была не столь красива, как её подруга. Поэтому жизнь приучила её думать немного быстрее. Она первая поняла, что Феликс может выпалить и не такое. Она сообразила, что на тему, кто кому нравится, Феликсу нельзя задавать прямых вопросов. Кроме того, она первая осознала свою власть.

– Ешь, – сказала она. – И не мешай нам обедать.

Феликс послушно принялся за еду. Но длилось это недолго. Молчащий Феликс тоже почему-то не устраивал девочек.