Шёл по городу волшебник

– А я ничего не говорю, – остывая, пробубнил Борис. – Это я вроде дурачка.

– Не ты один, – уточнил Алексей Палыч. – Пойдём, а то отстанем.

– Подождут. Огонь-то у нас.

Борис оказался прав. На сей раз группа ждала их.

– Больше не отставайте! – крикнул Стасик. – Мы и так опаздываем.

– Интересно, куда? – буркнул Борис. – На кладбище, что ли?

Чёрный юмор Бориса и на сей раз не был оценён, ибо услышал его только Алексей Палыч, а он по природе был оптимистом.

Июнь 6 Рыбаки ловили рыбу

Алексей Палыч проснулся незадолго до восхода солнца.

Вчера вечером они с Борисом оборудовали ночлег по всем правилам – нарубили елового лапника, сделали подстилку; спать было не хуже, чем в палатках.

С вечера все намазались мазью, найденной Веником, даже и ему нос намазали, но он всё слизал и остался в недоумении – почему так мало и так невкусно?

Борис объяснил всем, как достался ему тюбик, и при этом оба заговорщика изучали выражение лица Лжедмитриевны. Но ребята по-прежнему грешили на Валентину. Та ещё пять раз поклялась, что всё проверяла по списку. Лжедмитриевна молчала, что было с её стороны достаточно подло. Если, конечно, мазь украла она. Во всяком случае, мазаться она отказалась. Это говорило в её пользу, если она хотела хоть как-то загладить вину. Но это же говорило против неё, ибо, значит, имелось что заглаживать. В общем, подозрения, разбавленные сомнениями, остались: всё могло выйти случайно, но уж слишком много случайностей.

Вчера произошло ещё одно событие, облегчившее душу Алексея Палыча. Он известил родителей Бориса. Не полностью известил, а процентов на восемьдесят: таков примерно был, по его мнению, коэффициент честности жителей родной области.

Вскоре после неудавшейся симуляции группа пересекла обещанную Чижиком «железку». Две пары рельсов уходили влево и вправо, безнадёжно теряясь в сужающейся вдали просеке. От полотна несло жаром. Было и тихо и пусто, стрекотали кузнечики. Дорога выглядела необитаемой. Почему-то вид этой пустынной дороги, накалённое полотно и даже кузнечики показались Алексею Палычу нереальными; ему захотелось проснуться и увидеть себя и Бориса в родимом Кулёминске, где-нибудь в районе бочки с прохладным квасом. Но мечтать было некогда: группа уже спустилась с насыпи и заходила в лес.

Алексей Палыч достал записную книжку, вырвал из неё листок и написал на нём стерженьком шариковой ручки послание в никуда.

«Уважаемый товарищ! Убедительно прошу Вас отправить по указанному адресу телеграмму: „Ваш сын Борис выехал мною Москву вызову министра выставку достижений. Мухин“.

Деньги на телеграмму оставляю».

Затем он вынул два рубля, положил их вместе с листком на шпалу и придавил камнем. Полюбовавшись на свою работу, он заменил один рубль на трёшку, чтобы «уважаемому товарищу» осталось, как в старину говорили, «на чай».

Конечно, Алексей Палыч не надеялся, что кто-то из-за четырёх рублей спрыгнет с поезда или остановит состав. Просто он знал, что на свете существуют путевые обходчики. Ведь до сих пор бросают в океан бутылки с записками. По сравнению с океаном полотно железной дороги всё равно что почтовый ящик.

Алексей Палыч как в воду глядел. Часа через два записку обнаружили. Её прочитали и положили в карман. Ещё часа через два нашедший очутился на ближайшей станции. Но телеграфа там не было. Обо всём этом Алексей Палыч не знал и теперь был спокоен за Бориса на те восемьдесят процентов, о которых уже говорилось.

Алексей Палыч, извиваясь, как гусеница, вылез из своего чехла.

В палатках ещё спали. Спал и Борис. Сейчас он не казался таким решительным и суровым, как днём, – обыкновенный мальчишка, с припухлыми, ещё детскими губами. Скоро, очень скоро он подрастёт и уедет из Кулёминска на учёбу. Алексей Палыч надеялся, что Борис не станет учиться на официанта или продавца мяса. Распространилась в последнее время в Кулёминске такая эпидемия. Прослышали некоторые молодые о большой деньге, супермагнитофонах и светской жизни. Вслух десятиклассники об этом не кричали, но кое-что удавалось понять из родительских сообщений. Город забирал их – сравнительно невинных и малоопытных. Забирал навсегда. Возвращал он их только проездом, богатыми до неприличия. В джинсах «Made in Canada», с транзисторами «Made in Japan» они подкидывали родителям внуков, сотворённых в России, и неслись на юга, опыляя прохожих своими новенькими «жигулями».

Кулёминские родители такую жизнь не вполне понимали, но вполне одобряли. Конечно, они бурчали в подушки кое-что насчёт «нашего времени» и своей молодости. Но в глубине души считали, что если дети живут лучше их, то они правы. А если кому не повезло или его судьба сноровкой обидела, то пускай поступает в институт.

Отдувались за всех, как всегда на Руси, – женщины. В данном случае – выпускницы кулёминской средней школы. Они оставались в Кулёминске продавщицами или отправлялись в Город учиться на инженера.