Шёл разведчик по войне

 Микко рассказал, почти наизусть пересказал, что внучка растет, что живут небогато, можно сказать скудно на то война, но и не голодают. Все работают в колхозе. Лошадей почти нет, опять прошла мобилизация, считай всю конюшню увели, оставили только самых бракованных, поэтому основная тягловая сила в колхозе — баба. Нагрузят бабы воз силоса, облепят как муравьи, какая за оглобли возьмётся, какая за постромки уцепится, кто с боков помогает, кто сзади толкает и везут от силосной ямы в коровник. За день так навозятся, что к вечеру ни рук, ни ног не чувствуют. Но в деревне, при доме, хоть тяжело, но согреться и обсохнуть можно. А кто на лесозаготовках, тем во много крат тяжелее.

 Опустил Микко, не стал говорить, что опасается тётя Галина, не направили бы и её на лесозаготовки, Светланка уже не грудная.

 Племянница Фёдора, Катя Румянцева, была прошлой зимой в феврале на лесозаготовках, порассказывала каково там. Весной тётя Галина писала об этом.

 Валят бабы лес, таскают здоровенные лесины к тракту, а снегу в тайге — и высоким–то девкам по сиськи, а коротышкам, таким как Катя и вовсе вровень с плечами. Кряжи толстенные, не обхватить, на слегах выносят. Пока кряж до тракта дотащат и наматерятся, и наплачутся, и Богу со святыми взмолятся, и жизнь проклянут. За день вымотаются, вымокнут, а отдохнуть и обогреться — костёр на улице да шалаш из жердей и елового лапника. Печка жестяная в шалаше круглые сутки топится, дрова–то даровые, топи, не жалко, да разве ж печкой тайгу натопишь… Ни обсохнуть, ни согреться, спят не раздеваясь. Спасибо уже за то, если утром встаёшь и платок к изголовью не примёрз. Тяжело, сыро, холодно и душа болит — скотина на людей брошена, у кого родня, у кого соседи присматривают, но это не свой, не хозяйский глаз.

 Если при доме, уставши, не уставши, но своё хозяйство хоть как–то, обязательно обиходишь. Без своего хозяйства вовсе гибель. На трудодни дают мало и все кормятся от своего.

 Им, правда, полегче, бабушка в колхоз на работу не ходит старая уже восемьдесят второй год пошёл, топчется с утра до ночи по избе да по двору. Поделает, поделает, что может, в избу приползёт, на лавке полежит, отдышится, очухается и опять пошла. А что она не может, потом кто помоложе, когда домой с работы приходят доделывают, народу у них много, есть кому работать, так что дома не особенно тяжело. Живут дружно. Родственники Федора её любят, а в Светланочке просто души не чают. Особенно дедушка с бабушкой.

 На этом месте баба Хеля всплакнула и прижала к фотографию к губам, а потом к груди.

 - Как же не любить этого маленького ангелочка!

 Светланочка чем больше подрастает, тем больше на Федора походит. А это, говорят, к счастливой жизни, если дочь на отца похожа.

 - Дай–то Бог, дай Бог, ей всяческого благополучия и счастья в жизни — баба Хеля поддержала примету краткой молитвой и перекрестилась.

 Получили три письма от Федора, из госпиталя. Но он не ранен, а простудился, когда наводили переправу через водную преграду. Через какую не указал, значит нельзя, военная тайна.

 - К наступлению готовились, — определил дед Эйнор.

 В последнем письме писал, что выписывается из госпиталя и направляется в часть. Пока в резерв, поэтому просил за него не беспокоиться. И ещё просил, прислать ему тёплые вещи, шерстяные носки и варежки. Связали и Галина, и свекровь и тётя Надя помогала, и отправили ему аж по две пары носков и варежек.

 - И я свяжу… Чулки ему тёплые свяжу, чтоб вот так было, — баба Хеля провела ребром ладони по середине бедра. — Ты отправишь Галине, а она пусть зятю от меня в подарок пошлёт. Тёпленько ему будет. И внученьке, кровинушке моей, свяжу свитерок и рейтузики.

 - Хорошо, — согласился Микко.

 Передают им приветы сват со сватьей и вся родня.

 - Спасибо, им всем от нас тоже приветы отпиши.

 Забыла тётя Галина в прошлом письме написать, в этом сообщает, что младшая золовка Люба пошла с лета работать, ей уже десять лет исполнилось, работает нянечкой в колхозных ясельках. Недавно они такое учудили! Всю деревню перепугали.

 После обеда напоили деток маковым отваром, уложили спать, а сами купаться да землянику по бережку есть. Вечером матери возвращаются с сенокоса, а детки сопят во все свои носовые дырки, даже на кормление не разбудить.

 - Ай–я–яй, какие озорницы, — покачала головой баба Хеля.

 Дома весь «воспитательский состав» родители вицами отстегали, этак деток и опоить недолго. А с другой стороны посмотреть, что с них спрашивать, соплюхи ещё, самой старшей воспитательнице двенадцать только исполнилось. А с двенадцати в няньках редко держат, с двенадцати уже в поле работают.

 И ещё на чистой странице приложили руку Светы и обвели её карандашом. А в середине написали: «Родным и любимым дедушке Эйнору и бабушке Хеле от внучки Светланочки».

 - Ласточка моя, рученьку бабушке прислала, — умилилась баба Хеля и опять всплакнула. — Мне бы самой прочитать, в руках подержать. Я бы тогда и то, что она хотела написать, да не написала, на том листе прочитала. Но и за то спасибо. А рученьку Светочкину ты мне обязательно принеси.