Шёл разведчик по войне

 Забрезжило. Высоко в небо ушла автоматная трасса. Потом из той же точки вторая, но пониже, под углом градусов в сорок пять. Пора. Поеживаясь, озяб даже за недолгое, но неподвижное сидение меж камней, мальчик выбрался из укрытия, и теперь не таясь пошёл к немецким окопам, придерживаясь визуальных ориентиров, указывающих безопасный от мин путь. Вдоль автоматной трассы, на расщепленную берёзку, от неё на «седло», на камень с выемкой посредине, дальше на пенёк, потом на воронку, которую надо обойти справа…

 - Хальт!

 Остановился.

 - Хенде хох!

 Поднял руки.

 - Ком!

 С поднятыми руками подошёл к немецкому окопу и спрыгнул в него.

 

 Подполковник дождался лейтенанта.

 - Нормуль?

 - Так точно.

 Кивнул в знак одобрения, попросил «сварганить чайковского» и опять вышел из блиндажа. На этот раз шинель надел в рукава и пуговицы застегнул. Стал внимательно всматриваться в нейтральную полосу и часовым приказал.

 - Смотрите получше. Но с оружием аккуратно, без команды не применять. Понятно?

 - Так точно, — Симахин со значением посмотрел на Николу.

 Тут же, неожиданно для часовых через бруствер переметнулся человек в белом маскхалате и не успели они сообразить как им на это реагировать, а подполковник уже крепко обнял его, и шёпотом, чтоб не слышали солдаты, спросил:

 - Ну, как?

 - Нормально.

 - А там?

 - Похоже, порядок.

 И оба быстро ушли в блиндаж.

 - Что я говорил?! — Самодовольно сказал Симахин. — Оттуда человека ждал.

 - Я разве возражал? — Пожал плечами Никола.

 

 В немецком блиндаже несколько солдат и фельдфебель. Фельдфебель крупный, лицо широким овалом, а если в профиль смотреть, то в три прямые линии: одна наклонная линия — высокий, немного откинутый лоб, маленькая уступочка переносицы и вторая линия, более наклонная - нос, опять уступочка и третья, вертикальная — верхняя губа и тяжёлый подбородок. От верхней трети этой, вертикальной линии, выдаётся свисающим полукружьем нижняя губа. И надменность и скепсис в той губе, и убеждённость в собственном превосходстве надо всеми.

 Открывается дверь, солдат быстро, рукой за плечо, вдвигает в блиндаж мальчика, быстро закрывает за собой дверь, чтоб не расходовать без нужды тепло, и докладывает.

 - Шёл с русской стороны.

 - Шпион? — Вопрошает фельдфебель и грозно и недоверчиво смотрит на мальчика.

 Мальчик снимает серую кроличью шапку, кланяется. Невысокий, светлые волосы острижены «под нуль», худенький, но не истощённый, как другие блокадные дети. Глаза голубовато–серые, спокойные, лицо худощавое, несколько суженное к подбородку. Ничего примечательного, мальчик как мальчик.

 - Гутен морген, хювят херрат. Их бин нихт вакоилия![1]

 - Вебер! — Позвал фельдфебель. — Переводи, что этот рыжий лопочет. Я их белиберду не понимаю.

 - Говорит, родители пропали без вести, дом бомбой разрушило, ходит по родственникам, живёт у них. А родственники у него и на той и на этой стороне, — перевёл Вебер.

 - Почему болтается, не живёт на одном месте?

 - На одном месте, говорит, прокормить его не под силу, самим еды не хватает. А если недолго поживёт, то не особенно в тягость.

 - Большевикам жрать нечего — это хорошо. Спроси его, как он через русские окопы перешёл?

 - Говорит, сидел за большим камнем. А когда часовой пошёл к землянке курить, перебрался через окоп.

 - Да врёт он всё! — Заключил фельдфебель. — Врёт. Чтоб русский солдат ушёл с поста курить - никогда не поверю. — Выдержал паузу для пущего эффекта. — Водку он жрать пошёл, а не курить. Потому что все русские пьяницы. Бездельники и пьяницы! — И первый загоготал, но вдруг перешёл от остроумия к злобе и прошипел. — Пьяные ленивые свиньи! Ничего, скоро мы вас научим работать и уважать порядок!

 Так же резко переключился на мальчика.

 - А нейтральную полосу, через заграждения как прошёл? Почему на минах не подорвался?

 - По чьим–то свежим следам шёл.

 - По свежим следам? — Фельдфебель въедливо посмотрел на мальчика и дал команду. — Обыщите его!

 Вытряхнули и даже вывернули наизнанку матерчатую сумку мальчика. Но кроме нескольких кусочков сухого черного хлеба, да одного кусочка серого, домашней выпечки, пары картофелин, сваренных в мундире, тупого столового ножа, с наполовину обломанным лезвием в ножнах — в свернутой в трубочку бересте да крупной соли в аптечном пузырьке ничего там не было.

 - Ищите лучше, — настаивал фельдфебель.

 Мальчика раздели и так же тщательно осмотрели одежду, прощупали даже швы и заплатки, не говоря уже о подкладке и карманах. Но и тут безрезультатно. Вернули одежду.

 Очень кстати, замёрз мальчишка меж камнями сидеть, да ещё тут раздели, кожа у него, как у щипаного гусака, от холода пупырышками покрылась.

 Но вида не показал, оделся спокойно и не торопясь.

 

 В блиндаже человек, которого дожидался подполковник, молча кивнул и протянул руку лейтенанту. Снял маскхалат и ватник. Остался в грубошёрстном свитере, ватных штанах и валенках. Вопросительно взглянул на подполковника.

 - У себя переоденешься. А сейчас, — уже лейтенанту, — пока старший лейтенант по быстрому чайком согреется, скажи пулемётчикам, пусть пальбу прекращают.

 - Есть! — Лейтенант согласно кивнул, козырнул и вышел.