Шелковый билет

Я собрал все. Рамки с фотографиями, ручки, блокноты, запасные очки, даже корпоративную кружку, из которой я ни разу не пил.

Через полчаса в кабинет без стука зашел Вахрушев. Он начал рассыпаться соболезнованиями, словами поддержки и рассказывать, как похоронил тещу два года назад. Я молча встал со стула.

– Коля, – начал я тихо. Он не затыкался. Я сам не заметил, как влепил ему смачную, звонкую пощечину.

– Коля, – еще тише продолжил я, – мне плевать.

Он молчал. Я думал, что он сейчас ударит меня в ответ. Я тяжело вздохнул.

– Прости меня, – сказал он и неожиданно очень по-мужски обнял меня. Крепко и очень правильно. Не знаю, как объяснить, что я имею ввиду под «правильно». Просто такие объятия действительно очень неравнодушные. Я неловко похлопал его по спине.

Коля отошел от меня, оглядел кабинет. Он все понял.

– Если вдруг ты когда-нибудь захочешь вернуться – я всегда тебя приму. Не важно, через месяц, год или десять лет. Ты сделал для этой унылой конторы гораздо больше, чем я.

Он, по сути, был прав.

– Ну что ж, – Коля рассеянно развел руками и потупил взгляд, – видимо, прощай, – сказал он.

Он очень грустно посмотрел на меня.

– Береги себя, Новиков.

Я кивнул.

– И ты себя.

Коля вышел. Мне стало, почему-то, очень смешно. Настолько грустно, что до смешного. Я, напоследок, оглядел свой кабинет, взял коробки и вышел. Когда я подошел к столу Софьи, чтобы сдать ключ, я невольно повернулся и увидел ее. Ту самую блондинку. Она шла прямо в мою сторону и лучезарно улыбалась. Внутри у меня все перевернулось. Возможно, я поспешил с выводами о том, что она – не «моя женщина». Я приготовился было уже открыть рот, чтобы поздороваться, но, впереди меня, откуда не возьмись, выскочил Отрыжкин.

Отрыжкин. Чертов Отрыжкин выбежал к ней навстречу, и она бросилась ему на шею. Он поцеловал ее и, нежно приобняв за плечи, провел мимо меня в сторону своего кабинета.

Конечно же, он был просто Рыжкин. Но мы ведь работали в офисе. Любой офис может взорваться от перенапряжения, если убрать из него тупой туалетный юмор, дебильные прозвища и служебные интрижки. Поэтому Рыжкин был «Отрыжкин», Вахрушев – «Ватрушка», а я, как вы уже могли предположить, Вадим «Гов-Но».

Рыжкин был отвратительным типом. Небольшого роста, пухлощекий, непозволительно розовенький и здоровый мужичек. Голос у него был мерзкий и приторный, как сахарный сироп. Он устроился к нам лет пять назад бухгалтером, по сути, по блату. Его тетя владеет массажным салоном, в который по выходным ездят Коля и Оля. Отрыжкин был эдаким холеным, избалованным сынком. Из тех, кто полностью уверен, что хлеб, колбаса и мамина зарплата растут на специальных деревьях.

Я чуть не взорвался от смеха. Я был настолько разочарован в ней и вообще во всем этом месте, что барометр моего настроения подскочил до высшей точки. Я рассмеялся, чмокнул Софью в щеку, сказал «прощай» и, чуть ли не вприпрыжку, направился к лифту.

Перед тем, как пойти к машине, я обошел здание, подошел к двум огромным мусорным бакам и поставил рядом с ними свои коробки. Постояв немного, будто бы прощаясь, я поднял голову, посмотрел в седое, тяжелое небо, и ушел прочь. Когда я дошел до стоянки, пошел снег.

* * *

Когда я вышел из офиса, время было чуть больше полудня. Домой ехать пока не хотелось. Я точно знал, куда мне сейчас необходимо попасть. Я выехал с парковки и направился в центр. Ксюшино кафе называлось «Кавай[14] Ковчег». Вот так. Такая у меня была сестра. Стильная, смешливая и смелая выдумщица. Абсолютно вся кафешка была розовая: от входной двери до держателей туалетной бумаги. Но это был не кричащий, раздражающий розовый. Пастельные красивые оттенки сменяли друг друга от немного «пыльного» матового серо-розового до цвета теплого, майского заката. Во всем был баланс. Опасная грань с безвкусицей не была пересечена нигде. Все было розовым, но все было в меру.

Когда она придумала название и концепцию, Ксюша, возбужденная и тараторящая без умолку, с круглыми блестящими глазами, ураганом ворвалась ко мне в кабинет. Даже не поздоровавшись, она подлетела к столу и бросила мне на стол папку толщиной как минимум с ладонь. «Вот», – выдохнула она. Я смотрел на нее вопросительно, переведя взгляд с папки. Я понятия не имел, что там было и почему этого «что-то» было так много. Она с грохотом пододвинула кресло к столу и плюхнулась на него. Она тогда была беременна Ликой, вроде месяце на четвертом. Усевшись, она уставилась на меня в упор. Я покорно взял папку и стал внимательно читать. Прочитав первую страницу, я осторожно спросил:

– Ксюша, а почему ковчег?

Видели бы вы ее глаза. Она закатила их так, что я невольно почувствовал себя идиотом.

– Мудачек, – пропела она, – ну ковчег! Врубаешься? Каждой твари по паре! Кафе для влюбленных парочек, которые любят стильно отдохнуть в уютной обстановке.

Я уж было хотел спросить, почему «Кавай», но решил не рисковать и стал читать дальше. Она смотрела на меня с ожиданием, слегка постукивая пальцами по деревянным подлокотникам кресла.