Шелковый билет

Помню однажды на первом курсе, после очередной студенческой вечеринки, я вышел из бара, невозможно пьяный и веселый, а возле входа стояла второкурсница Женя Кулагина, на которую я пускал слюни с самого первого сентября, но даже ни разу с ней не говорил. И вот она стоит и плачет. Я подошел к ней. Чего плачешь ты, прекрасная Евгения, говорю я ей, или другую какую-то убогую фразу. Уже толком и не помню. Бросил меня, мол, Паша, отвечает мне она, всхлипывая. Мой внутренний рыцарь вызвался ее проводить. И вот шли мы с ней, я рассказывал ей нелепые истории про своих одногруппников, среди которых была парочка и про Окола с Аней, она смеялась. Было холодно, я отдал ей свой шарф. Когда мы подошли к ее подъезду, она поцеловала меня. А потом мы поднялись к ней в квартиру и незаметно проскользнули в комнату. Тихо, шепчет она, бабушка спит в соседней комнате. Мое угловатое восемнадцатилетнее тело звенело тестостероном, и фраза про бабушку еще только сильнее его раззадорила. Так мы с ней и любили друг друга около получаса в полной тишине, боясь даже громко вздохнуть. Потом я так же беззвучно оделся, поцеловал ее и выскользнул из квартиры. По дороге домой я чувствовал себя самым счастливым человеком на планете. Я бежал вприпрыжку и пел. Я был влюблен. Все воскресенье я думал о ней. В понедельник я подошел к ней в буфете и позвал ее выпить кофе после пар. Глупый, глупый убийца волшебства! Мы сидели в кафе возле универа и я не знал, что сказать. Женя оказалась настолько пустой, тупой и бесполезной девочкой, что я готов был расплакаться прямо перед ней. Я соврал ей, что мне нужно бежать в библиотеку готовиться к семинару, расплатился за кофе и слинял. После этого я дал себе обещание, что больше никогда не убью волшебство. Правда, по сути, на этом волшебные моменты и прекратились. На пару лет точно. Я стал действительно ценить такие случаи и научился их сохранять.

Миновав паб, я заехал в супермаркет, купил сыра, галетов, попкорна и красного вина. С таким нелепым набором продуктов, я направился на кассу. Расплачиваясь, я поднял глаза и мой взгляд уперся в нее. Ту самую ананасовую брюнетку. Она узнала меня и смущенно улыбнулась. Я кивнул ей. Рядом с ней, ерзал в поисках кошелька, ее лысый, высокий и пузатый муж. Я рассмеялся, попросил кассиршу пробить мне шоколадку и мармеладных медведей, расплатился и, проходя мимо, с улыбкой ей помахал.

Господи, я так переживал, что со мной что-то не так, раз у меня нет семьи. Нет жены. Что в моем возрасте это ненормально. И вдруг все прояснилось. Я – счастливчик. Одинокий, ненормальный счастливчик со свободой выбора. У меня не было жены, не было пуза. А теперь мне нечего было терять. Я был несчастным, убитым горем, но счастливчиком. Безгранично свободным, безработным, безумным счастливчиком, не имевшим ничего, кроме остатка собственной жизни, с которым я могу сделать все, что угодно.

* * *

Телефон мой все это время валялся дома. Я даже не заметил, что весь день провел без него. На экране высветилось семь пропущенных. Шесть от мамы и один с незнакомого номера. Шоколадку я съел по дороге, сейчас же очередь дошла до медведей. Первым делом я, само собой, набрал маму. Голос у нее был тихим, но уже гораздо более живым, чем, например, вчера. Дети были у нее. Игорь улетел в командировку куда-то в Казахстан. Работа не щадила никого и не давала никаких поблажек. Я мысленно на минутку обрадовался, что уволился. «Добби[16] свободен», прошептал я.

– Что говоришь, сынок? – не поняла мама.

– Нет-нет, – тихо рассмеялся я, – ничего.

Я жевал мармелад.

– Мне нравится твой голос, – сказала мама, – Мне сегодня звонил Олег Колецких, – начала она, – тебя искал. Дала ему твой номер. Он дозвонился до тебя?

«Вот и хозяин незнакомого номера», – подумал я.

– Вадик, – сказала мама тихо, – ты завтра поезжай обязательно. О нас не беспокойся. Мы справимся. А тебе это необходимо.

– Хорошо, – сказал я, – люблю тебя. Завтра позвоню.

Я повесил трубку. Решив не перезванивать Околу, я отключил телефон и пошел на кухню.

Я положил попкорн в микроволновку, нарезал кубиками сыр, высыпал готовый попкорн в глубокую миску и перетащил все это добро в спальню. Я сходил в душ, надел чистую пижаму, открыл вино и включил очередной фильм из моего списка.

Сейчас даже не помню, что это был за фильм. Я пил вино прямо из бутылки, хрустел галетами и попкорном, жевал сыр и смотрел в экран пустыми глазами. Тело будто бы жило отдельно от меня. А я был для него хорошим, а скорее, единственным другом. Как хороший друг, я решил: хочет жрать и пить вино – пожалуйста. Заслужило. Носить такую тяжелую, темную и раненую душонку – труд из разряда титанических.

Фильм закончился. Я оглядел комнату. Чемодан был собран. Запонки я, все же нашел. Билет и паспорт лежали на чемодане рядом с рюкзаком. Ты готов. Ты должен ехать.

Я отряхнул постель от крошек, отнес все на кухню, допил вино, вымыл посуду и даже вынес мусор.

Я был готов.

Я заглянул в заветную коробочку, грустно улыбнулся, погасил свет и уснул.

* * *