Читаем Шелковый билет полностью

Вылет в столицу был в шестнадцать пятьдесят. Я проснулся за двадцать минут до будильника, около одиннадцати утра, от того, что кто-то громко барабанил в дверь. Я даже немного испугался спросонья, но лишь на долю секунды. Потом пришла легкая, противная злость. Я нехотя влез в тапочки и пошел к двери. В глазок смотреть не стал, решил сразу открыть. Бояться мне было нечего. Смерти теперь я уж точно не боялся. В дверях стоял Окол, с красной от мороза улыбчивой физиономией и большим стаканом с кофе.

Он хотел было меня обнять, но передумал. Я стоял сонный в одних трусах. Я сам это заметил и удивился. Мне казалось, что заснул я в пижаме. Впустив Окола, я посадил его в гостиной на диван, а сам вернулся в спальню, умылся, почистил зубы и натянул домашнюю одежду.

Окол сидел и играл на планшете в какую-то глупую игру. Может и не глупую, конечно, но я в этих играх вообще ничего не понимал, придерживаясь мнения, что играть в них простительно, если ты ребенок или блондинка. Окол не был ни блондинкой, ни ребенком, но играл страстно и увлеченно, сперва даже не заметив моего возвращения.

– Какими судьбами? – спросил я его, когда он, наконец, оторвался от планшета.

Окол возмутился.

– Как это, «какими судьбами»? – начал он, – мама твоя сказала, что ты сегодня в штаты улетаешь. И что прикажешь мне, отпустить тебя не попрощавшись, еще и позволив тебе пилить в аэропорт на такси? Еще чего! – объяснил свое присутствие Олег.

«А ведь, получается, что Окол – мой единственный настоящий друг», поймал себя на мысли я и улыбнулся. Да, мы видимся с ним раз в тысячу лет, да, наши жизни кардинально отличаются друг от друга, но разве это что-то меняет? Нас связывает спокойная, нетленная дружба, которая посыпается как раз в такие моменты. В тяжелые и болезненные.

Когда у Олега умер старший брат, я приехал к нему и самоотверженно пил с ним четыре дня и три ночи. Меня тошнило, у меня болела голова, мне не нравился запах в его квартире и русский рок. Но я пил и был рядом. Потому что я его друг.

– Я же знаю, что ты не вернешься, – сказал он уверенно и грустно.

Я не стал спорить.

Поблагодарив его, я задал единственный мучавший меня вопрос: почему, почему в одиннадцать утра? Самолет почти в пять.

Олег фыркнул.

– Дорогой ты мой человек, – сказал он, – ты думал, что я позволю тебе нарушить традицию?

– Да ладно, – удивился я, – ты действительно хочешь…

– Именно! – прервал меня Окол, – ты мыслишь в верном направлении, засранец!

Дело в том, что со времен университета у нас появилась традиция: каждый раз, когда кто-то из нас собирался ехать заграницу, мы собирались и смотрели какой-нибудь русский фильм с патриотическими настроениями. Просмотр обязательно сопровождался водкой и славянской едой. Мы называли это мероприятие «Руссня». Такая себе русская тусня. Организовывалась руссня в целях профилактики, чтобы за бугром никто не забывал свои корни. Хотя на самом деле мы собирались, чтобы напиться и вкусно поесть домашней снеди.

Только сейчас я заметил рядом с Околом большой пакет. С многозначительным, торжественным видом, Олег начал выкладывать на стол содержимое пакета: шмат сала, черный хлеб, банка с солеными огурцами и помидорами и огромный термос.

Я хотел спросить, что в термосе, но Окол меня опередил:

– Анька борща наварила! Фирменного!

Я действительно был в восторге. Последними из пакета были извлечены бутылка водки и диск «Сибирский цирюльник»[17]. Диск! Я чуть с дивана не свалился.

– Давай тащи тарелки, ложки-вилки, нож и рюмки! – скомандовал Олег, – а я пока фильм поставлю. Руссня стартует! – объявил он патриотическим голосом.

– Олежа, – начал я осторожно, – ты ведь за рулем. Может без водки?

Олег нахмурился.

– Но ты-то не за рулем! Так что давай, не кочевряжься!

Я все принес и одну рюмку тоже захватил. Пить я, само собой не собирался. Мы накрыли «поляну», Окол открыл водку, наполнил рюмку и придвинул ее ко мне. Я незаметно отодвинул ее обратно в его сторону. Мы ели и молча смотрели фильм. Все было очень вкусно, и я действительно отвлекся и радовался приезду Олега. Неожиданно, Окол, будто на автомате, потянулся к рюмке и осушил ее. Я посмотрел в его сторону с недоумением, но говорить ничего не стал. Он внимательно смотрел фильм, а параллельно вновь наливал водку в рюмку. Так он скоро допил всю бутылку и захрапел.

Я грустно рассмеялся. Время было уже почти два. Накрыв Олега пледом, я выключил фильм, убрал со стола, сложил остатки еды обратно к Околу в пакет, вызвал такси на без десяти три и пошел в душ. Я тщательно побрился, надушился одним из своих подарков на день рождения, надел джинсы, белую футболку и серый свитер. Все новое. Даже носки. Положил документы во внутренний карман сумки, вынес чемодан в коридор, заправил постель, последний раз взглянул на рисунок и коробку и закрыл спальню на ключ.

Окол мирно спал на диване кверху брюхом, словно миролюбивый медведь. Я оставил на столе записку с благодарностью и парочкой инструкций о том, что сделать перед выходом из квартиры. Сверху записки я положил один из комплектов ключей, со стикером-просьбой потом завезти их маме.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза