По этой нескончаемой цепочке следов так и рысил батыр до времени послеполуденной молитвы. Вдалеке, у горизонта, голубой нитью вилась река Шу. Но вскоре он и ее потерял из виду. Река скрылась за густыми прибрежными зарослями, словно аа плотной зеленой ширмой. Ошакбай натянул поводья, привстал на стременах, зорко поглядывая в обе стороны. До рези в глазах обшарил взглядом зыбкий горизонт.
Приближалось соленое устье Карикен, где ему предстояло встретиться с Баршын. Большие солончаковые плеши, покрытые редкими черными колючками, со временем превратились в огромное плато, белесое от веками накопленной соли. Сверху пластами здесь слоилась соль, а глубже были топкие глина, грязь. Ошакбай свернул на восток вдоль солончаков Карикена. Далеко впереди замаячила одинокая фигура всадника. На сердце его сразу отлегло. Он не мог ошибиться и узнал седока.
Карикен был знаменательным местом. На эти болотистые топи, покрытые соленым налетом, точно коростой, истресканной вкривь и вкось, стекается со всех сторон с караванами хворый, страждущий люд. Здесь ставят кибитки, выкапывают ямины и зарываются в вязкую, насквозь пропитанную солью грязь. Этой лечебной грязью пользуются по-разному. Иные лежат подолгу, до полного изнеможения, другие — умеренно. Важно не уснуть невзначай, разомлев, разморившись, в грязевой яме. Выбравшись из ямины, больные смывают грязь в больших чанах с чистой пресной водой, тепло одеваются, потом отдыхают в кибитках, потягивая горячий бульон из свежего молодого мяса. Все тело прошибает пот, мышцы расслабляются и приятно ноют, кости будто плавятся, соль пропитывает все клетки, изгоняя, вытравливая простудную хворь. Многие болезни излечиваются здесь. Для лечения выбирают обычно самые знойные летние месяцы. Как подует раскаленный суховей, так и начинается паломничество на лечебные грязи Карикена…
Ошакбай спустился в низину. Внимание его привлек куст черного караганника неподалеку, вернее, не столько сам караган, сколько желтоватый степной колючий тростник, росший рядом. Эти растения никогда вместе не растут. Ошакбай вгляделся пристальней и вдруг ясно увидел, как промелькнул в кустах лошадиный хвост. Потемнело в глазах у батыра, все поплыло. Сомнений не было: вот она, лихая беда!
«Так вот он где, одинокий скакун с барабанами на луке!» — подумал Ошакбай. Он зажал шенкеля, пустил коня рысью по склону. Седло заскользило вперед, под ногами темнели опасные ямины-колоды, но Ошакбай уже ни на что не обращал внимания. Он спешил к тому месту, где только что промелькнул лошадиный хвост. Надо было не мешкая и во что бы то ни стало поймать таинственного предвестника беды.
За спиной уже заходило солнце. Багрово-красные лучи пронизывали кусты черного тростника, ярко отражаясь на пластинах и украшениях сбруи безмятежно дремавшего меж ними скакуна. На передней луке барабанов Ошакбай не заметил. «Видно, оборвались завязки», — подумал он. Пригнувшись к гриве, батыр понесся вперед галопом, но конь в кустах не запрядал даже ушами, не шелохнулся, и это еще больше удивило и насторожило Ошакбая. В потоках красных предзакатных лучей он подъехал почти вплотную, на расстояние курука[23], осадил коня на всем скаку и похолодел. Волосы зашевелились на голове…
Из-под коня, спокойно стоявшего в кустах, неуклюже поднялся громадный человек и, неожиданно метнувшись к нему, схватил скакуна Ошакбая под уздцы. Скакун дико заржал, попятился назад, встал на дыбы. Ошакбай одной рукой вцепился в гриву, другой судорожно выхватил из-под бедра копье и ударил древком по рукам нападавшего.
Высвободившись из цепких рук неизвестного, скакун отпрянул в сторону и понес. Однако его тут же настигла стрела, вонзилась в брюхо до основания, и конь рухнул на всем скаку. Ошакбай не успел даже вытащить ногу. В то же мгновение точно из-под земли выросли пятеро верховых и стали его окружать. Он отчаянно рванулся, высвободил ногу, но копье с треском сломалось. Батыр еще не успел сообразить, что случилось, как жестким арканом захлестнуло ему горло. Он, однако, устоял на ногах и, обеими руками растягивая волосяную петлю, побежал вслед за всадником, волочившим его на аркане.
Теперь у него оставалось лишь одно оружие — небольшой, старинной формы, кривой нож за поясом. Он лишь вспомнил о нем, но дотянуться сейчас до него не мог. Петля затягивалась все туже, теснила дыхание, перед глазами заиграло-поплыло многоцветное марево. Пятеро всадников сбили его, повалили, скрутили, заломили руки и лишь после этого сняли с шеи аркан. Потом так же быстро его подсадили к хвосту лошади, привязали к седлу.
И тут он увидел, как яростным галопом мчится к нему Баршын. Еще издали увидела она беду, вскрикнула пронзительно, по-бабьи, и поскакала кругами, не смея подступиться к насильникам. Она плакала в голос, звала на помощь, слала проклятия на подлых врагов. Отчаяние любимой еще больше подстегнуло ярость батыра. Он напрягся и, со страшной силой рванув аркан, освободил руку. Медлить было нельзя. Безоружный, пеший он не сможет сладить с шестерыми: сам погибнет и Баршын погубит.