Письма синьора Лоренцини вручила Марфе с повелением отправить незамедлительно. Управительница приняла их с почтительным поклоном и сказала, что пошлет человека с ними в город сегодня же, только присоединит к ним еще и свое послание.
- Барин требует отчета, - пояснила она, - а я, хоть грамоте и обучена, так быстро писать не умею. Спозаранку уж пишу, а все никак не закончу!
Нина Аристарховна согласилась подождать, хоть и не совсем поняла, какого именно отчета требует барин. Он же уехал всего несколько часов назад! Но Марфа, действительно, письмо написала, а дворовой, одноглазый мужик Архип отправился в город еще до обеда. Нина проводила его взглядом и устало опустилась в кресло, стоявшее у окна. Теперь оставалось только ждать.
Марфа из окна своей “тайной канцелярии” тоже наблюдала за отъездом Архипа. В своей сумке он увез только одно письмо, ее отчет барину. Письма же графини остались у управительницы. Велено ведь было сохранить их и лишь по приезде предъявить хозяину! Все они были писаны не по-русски, что избавляло Марфу от искушения заглянуть под печати, потому она просто спрятала их в крепкий дубовый шкаф, где обычно хранила деньги.
Август, как обычно, принес с собой много хлопот. Хозяйство, оказавшееся теперь в ведении у Марфы, было гораздо больше того, с которым она привыкла управляться играючи. Как не скажите, но две тысячи мужиков, это не двадцать семь. А тут еще кто-то из бояровских дворовых, находившихся в милости у прежних владельцев, вздумал ставить новой управительнице палки в колеса. Ой, было у нее подозрение, что замешан здесь бывший управитель, но доказательств не было. Не пойман - не вор, но если бы поймала… в порошок бы истерла предателя, не дожидаясь барского позволения, ибо в поддержке хозяина нисколько не сомневалась.
Преступление было невообразимо дерзким, и совершить его мог только человек, умеющий читать. Заключалось оно в том, что все без исключения крепостные проведали о безумном указе императора относительно количества дней, которые им полагалось отработать на барщине.
Для начала холопы явились к управительнице с вопросом об этом, на что сразу же получили ответ:
- Не выйдет, милые. Будете работать столько, сколько барин распорядился и никакая царская грамота мне не указка!
- Отчего же не указка, коль сам царь так повелел?! – возмутились мужики.
- Не повелел, а лишь дал совет сократить барщину, если хозяевам выгодно!
Мужики ушли, ропща, а у Марфы дел прибавилось. Теперь приходилось гораздо строже контролировать работников. С утра до ночи разъезжала Марфа в своей двуколке по полям, все подмечая, ничего не забывая, все записывая в свою тетрадь. “Черный список” пополнялся не по дням, а по часам. За малейшую провинность или неповиновение крепостные наказывались самым жесточайшим образом. Только так, считала Марфа, можно удержать холопов в руках. Но все это было бы управительнице даже в удовольствие, если бы не та обуза, что навесил на нее Сергей Андреевич в свой последний приезд. Именно присутствие графини отнимало у Марфы последние силы, лишало смысла весь ее каторжный труд на благо барина Милорадова.
Высочайшая аудиенция, которой Сергей Андреевич некогда так желал, а теперь панически боялся, состоялась в Петергофском дворце. В этот день Сергея не радовали ни родные пейзажи, ни замечательная погода, ни великолепные фонтаны, украсившие Петергофский парк по велению веселой царицы Елизаветы Петровны. Да, господин Милорадов боялся. Боялся не теоретически, как обычно, когда страх невозможно отделить от осторожности, а по-настоящему, до икоты и дрожи в коленках. Он никогда не считал себя трусом. Его не испугали ни схватка с пиратами за “Борисфен”, ни вражеские ядра, ни возможная гибель в бою. Там все было ясно: победишь либо ты, либо твой враг. Здесь же он не знал, чего ожидать. Ни для кого не секрет, что крайняя нервность и непомерная впечатлительность - главные душевные качества нового императора. А необузданная вспыльчивость и склонность к крутым мерам – основные способы его общения с подданными. Разве можно предугадать, как Павел истолкует все, случившееся в Стамбульском порту, и какие он сделает выводы?
Направляясь в зал, где был назначен прием, Сергей мечтал лишь о том, чтобы и на этот раз встреча не состоялась. Но Павлу Петровичу, в отличие от его матушки, Екатерины Алексеевны, ничего не помешало. Он принял господина Милорадова именно в ту минуту, когда было назначено.
Когда лакеи, напоминающие заводных кукол, распахнули перед господином Милорадовым двери царского кабинета, Его Императорское Величество находился там в одиночестве. Он стоял у камина, где, несмотря на ясный и теплый летний день, горели березовые поленца.