Шелковый путь «Борисфена»

Киселев относился к этому гораздо спокойнее. Перемены теперь, конечно, неизбежны, но особой трагедии в том он для себя не видел. Никогда не поздно подать в отставку и заняться аптекой.

А вот для Сергея Андреевича это, безусловно, удар. Он, бедняга, так расстроился, что даже не обратил внимания на исключительно положительные новости с Корсики. Царский Манифест у Данилы Степановича там буквально рвали из рук.

- Погубит Павел Россию! – сокрушался Сергей. – Это ему не Гатчина, где можно творить все, что заблагорассудится! Здесь здравый ум и твердая рука нужны! Он же – только на чувства свои полагается. А так нельзя!

Данила Степанович занимал в этом деле нейтральную позицию, Потому и не видел особой причины для расстройства. Павел Петрович, конечно, вспыльчив и неуравновешен, но отнюдь не глуп, что бы там ни говорили его противники. У себя в Гатчине он навел образцовый порядок и в армии, и в хозяйстве. Образец, правда, был прусским, но, кто знает, возможно, став единодержавным правителем всей России, царь будет гибче, понятливее и разумней. Должен же он понимать, что Россия – не Пруссия?

Что касается их самих, то, по мнению Киселева, необходимо продолжать свое дело. Новому монарху еще долго будет не до них, а старых распоряжений никто не отменял. Колониальная политика России вряд ли изменится.

Слова Даниила Степановича немного успокоили Сергея, но не избавили от тошнотворного страха за свое будущее. Пусть он и не беден сейчас, но ЧТО ОН ЕСТЬ без своей карьеры?

К концу недели Сергей Андреевич так извелся, что слег с простудой. Нина снова просиживала дни напролет у его постели, читая ему стихи, отпаивая чаем с малиной. Он же принимал ее заботу так, будто был невесть как тяжело болен, не отпускал от себя ни на шаг.

Антонела была удивлена. Она не знала, как к этому отнестись. С одной стороны, в этом не было ничего плохого, с другой стороны, такое поведение взрослых людей было необычным.

- Как ты думаешь, Даниеле? – спрашивала она.

- Не мешай им, - отвечал Даниил Степанович. – Пусть заботится лучше о нем, чем таскает в дом бродячих кошек. Да и, как знать, может, сойдутся.

Это было бы хорошо. Тогда ничего не мешало бы им с Даниеле пожениться. Антонела поцеловала возлюбленного и убежала хлопотать по хозяйству. Теперь она знала, что нужно делать. Нужно всеми силами способствовать графине и консулу.

Мужчины - как дети малые. Стоит им заболеть, они требуют к себе постоянного внимания. Они нуждаются в том, чтобы женщины постоянно сидели возле них и гладили по головке.

Эту истину Нина усвоила еще в доме своего дяди. Дядя любил время от времени объявлять себя больным. Тетя не слишком верила ему, но делала все, чтобы убедить в обратном. В такие дни в доме ходили на цыпочках, говорили шепотом и готовили любимые дядины блюда. В качестве лекарства применялся его излюбленный спотыкач, настоянный на травах и ягодах. Тетя отменяла все свои дела и не отходила от мужа. Через несколько дней это ему надоедало и он выздоравливал.

С Сергеем Андреевичем происходило нечто подобное. Конечно, он пережил нервное расстройство, и насморк подхватил некстати, но в остальном… он просто хотел, чтобы его пожалели. Такое мнение сложилось у Нины. Она делала все так же, как тетя: навещала больного по тридцать раз на дню, приносила лакомства, рассказывала новости. Глядя на него, она вспоминала юного гардемарина, которого некогда принесли к ним во дворец в Петербурге. Но теперь у нее не возникало того чувства щемящей жалости, которое она испытывала к нему тогда.

Подолгу просиживая у постели Сергея Андреевича, Нина вспоминала Сандро и их последнюю встречу.

Она, конечно, сознавала, что повела себя глупо, по-детски смутившись от невинного прикосновения, но все же не могла понять, почему он обиделся. Ведь с первой минуты той встречи ей казалось, что они прекрасно понимают друг друга, так, будто знакомы всю жизнь. А потом он исчез. Нет, конечно, не совсем, а из Нининой жизни. Он прислал ей канцону с посвящением, как и обещал, а сам так и не появился.

Нина знала, что Сандро вернулся из своей поездки, - они с Антонелой встретили его как-то на улице. Он был не один - с Марой. Может быть, поэтому не подошел, а лишь поклонился, приветствуя дам. Сколько же ей лет, этой Маре? Тринадцать? Четырнадцать? Ну, никак не больше пятнадцати! Теперь, без своего цыганского наряда, она выглядела еще моложе, чем тогда, на празднике.

В последнее время у графини Милорадовой появилась одна, не свойственная ей ранее, черта. Ее стали интересовать городские сплетни. Конечно, не все подряд, а только те, из которых можно было хоть что-нибудь узнать о Сандро Лоренцини. Приносила сплетни Антонела. Так, Нина уже знала, что Сандро купил дом и, кажется, получил приглашение выступать на Рождество в Вене. Значит, он снова уедет.

В этот раз она снова обратилась за информацией к наперснице:

- Почему он выбрал своей музой именно Мару?

- О, он этого и не скрывает, говорит, что она единственная любит его, как человека, а не как певца!

- Как можно говорить такое вслух… - прошептала Нина.