Шелопут и Королева. Моя жизнь с Галиной Щербаковой

– Я тот самый директор убогих. Я знал, что эта старая дура написала на меня телегу, и я вас перехватил. Вы видели ребенка? Он мог быть моим? Они там в интернате трахаются друг с другом, с рабочими, с мастерами. И что? Я им буду мешать? Какие еще у них в жизни радости? Я тоже не безгрешен, но не в этом случае. Сына хозяйки видели? Смышленый такой парень, пойдет по комсомольской линии. Вот он мой сын. У меня здоровое семя, и я его куда попадя не кидаю. Вот вас хотел на столе трахнуть, но это потом такая неприятность на голову… вы того не стоите. Писать вам не о чем. Ублюдки размножаются по правилам своего ублюдства. Нечего нормальным людям совать в это нос. У нас тут волки. Знаете, сколько их тут? Запомните это, девушка, и забудьте сюда дорогу. Перехвачу любого. Но не каждого довезу через степь. Вы ее правильно почувствовали. Она помощней гор будет, посильней океана. Ну, ладно. Пока, барышня. Отдадим младенца в спецучреждение. А Костик, сынок мой, с двумя бабами разберется лучше всякой прессы.

И он ушел. Высокий дядька, знающий толк в мате и во многом другом.

А вдруг бы вздыбилась степь ночью, и нас развернуло бы друг к другу на столе зала заседаний, и я родила бы бойкого мальчика для комсомольской, а то и партийной работы.

И имя бы ему было Степь.

В редакции меня не то что не ругали, а даже обласкали. Мол, звонили оттуда, сказали, как я во все вникала и во всем разобралась. Вот только степи с волками испугалась, дурочка».

«…слышу звук, странный такой, ни на что не похожий… Хочу понять эти звуки степи». Услышать, увидеть, понять – нормальный профессиональный инстинкт молодой журналистки. Она талантлива и потому даже примечает, как тихо дышит степь. Но, мне кажется, ненаписанность материала из той командировки подсознательно беспокоила Галину, может быть, все те годы (поэтому, думаю, и указан – как в корреспонденции! – точный адрес). В первую очередь наверняка тревожила даже не трагическая неустроенность человеческой жизни, а еще тогда разгаданный, однако не высказанный смысл отношения природы к человеку. «…И я вижу в окно ставшую вертикально степь, и будто она движется прямо на эту самую избу, и вот она уже наклоняется, огромная, беспощадная, вздыбленная, сейчас она накроет нас и решит сама собой все вопросы». Не правда ли – хорошо описанная разновидность конца света, который все равно когда-нибудь случится (и до которого от момента, когда я пишу эти строчки, осталось, по прогнозам многих провидцев, три недели).

Такая вот жизнью начертанная лига (есть такой нотный знак, указывающий начало и окончание музыкальной фразы) от первой нотки журналистского старания до последнего такта писательской коды – и в тексте, и в жизни.

Когда не стало Галины, я разыскал Алену Бондареву и, тронутый ее литературной чуткостью, обратился с просьбой написать литературоведчески-критическую книгу о творчестве Щербаковой. Алена удивилась, несколько дней подумала и согласилась. И – пишет.

Чуть ли не два года я время от времени удивлялся одному обстоятельству. Просматривая интернет-версии заметок про Галину Щербакову, не раз тормозил на фразах типа: Галина Николаевна сочиняла свой очередной роман, который, увы, так и не успела закончить; в последнее время Щербакова работала над новым романом, он остался незаконченным; говорят, что осталась недописанная книга…

Да нет же, мысленно спорил я с написавшими заметки, это ваше авторское стремление усилить драматизм происходящего… На самом деле на ее столе, кроме «Эдды кота Мурзавецкого», никакой другой рукописи не лежало.

И вдруг…

Была в писательском хозяйстве автора невзрачная канцелярская папочка, обозначенная словом «Началы». Там лежали странички зачинов сочинений, отвергнутых самим автором. Я, зная, что она принципиально не заглядывала в эту папку, после ухода писательницы не спешил ее открывать. Сделал это не так уж давно. И понял, что совсем незадолго до ее трагичного 2010 года (или даже в начале его) она проревизовала ее, выделив и отложив несколько текстов, несущих определенное самостоятельное значение. И вот эти в основном давние эскизы оказались дополнены началом… романа, написанным ну никак не ранее все того же предпоследнего года ее жизни.

Выходит, авторы биографических заметок были правы в своем предчувствии: Галина Щербакова – из тех нередких писателей, которые непременно оставят после себя что-то незавершенное, до последнего момента творя «другую реальность», только им ведомую…

И там же, в «Началах», меня ждало еще одно открытие: рассказы о двух других Галиных командировках. Написаны они были в 1984 году (определил по упомянутому в рукописи возрасту нашей дочери), а относились все к тому же челябинскому этапу.

«Простыня величиной с футбольное поле в моей жизни была. И обметана она была снежками-колышками. Завалященький аэродромчик возле поселка, куда и птица не летит, и тигр нейдет…

Я вручала в поселке авторучку на гранитном постаменте местному корреспонденту нашей газеты. Имелось в виду: прилечу, вручу, улечу.